...Впрочем, по мере институционализации любого процесса становится понятно, что оценка коллег — это еще цветочки. Бюрократизация создает класс новых судей: решать, кто чего стоит в науке, начинают администраторы, которые не имеют ни малейшего представления о работе ученых и могут судить о ценности их результатов только по косвенным признакам.
Естественные науки к таким вещам более устойчивы, так что посмотрим на более уязвимый предмет — науки общественные. Зависимость только от оценки коллег ведет к возникновению патологического клубка взаимного цитирования: кукушка хвалит петуха, и все довольны. В этом смысле макроэкономика удобнее микроэкономики — чем абстрактнее предмет вашего исследования, тем увереннее можно порождать любую ерунду, ведь все равно никто не проверит.
Так научная среда превращается в ритуальные игры вокруг публикации статей.В общем, наука становится спортом. Людвиг Витгенштейн бы расстроился — он-то, наоборот, считал, что в философии побеждает последний.
Итак, когда речь заходит о конкуренции, мы наблюдаем уничтожение знания.В некоторых областях, например в психологии или гендерных исследованиях, все эти ритуальные пляски уже практически не имеют связи с реальностью — у ученых есть собственные цели, имеющие мало общего с целями клиентов, оплачивающих их работу, то есть общества и студентов. На академическом жаргоне «экономист» не должен что-то понимать в реальной экономике, ему достаточно ориентироваться в работах других экономистов.
Ниже есть продолжение.
Образование дорожает — родителям приходится десятилетиями копить на университет для ребенка, — и при этом оно превратилось в модный атрибут. Вы выворачиваете карманы, а ваш отпрыск занимается критикой квантовой механики с гендерных позиций.https://ru.insider.pro/opinion/2017-01-10/nassim-taleb-zhizn-opredelyaetsya-tolko-vremenem/
Против своих же интересов
Наиболее убедительны те заявления, произнося которые человек чем-то серьезно рискует, из-за которых он может все потерять; и наиболее неубедительны те, с помощью которых человек явно (хоть и неосознанно) старается повысить свой статус, не внося при этом ощутимого вклада (например, как делает большинство ученых: ничего не утверждают, ничем не рискуют). Однако это не высечено в камне.
Выставлять себя напоказ — это нормально, это в природе человека. Пока на чаше весов значимость открытия перевешивает степень хвастовства, все в порядке. Не бойтесь быть человеком, берите максимум, но помните, что отдавать нужно больше, чем получаешь.
Стоит обращать особое внимание на работы исследователей, которые точно следуют научной методе, но одновременно высказывают противоположную большинству точку зрения, особенно если она может повлечь репутационные потери для автора.К тому же:
Человек, который высказывает противоречивую и даже рискованную точку зрения на широкую аудиторию, вряд ли стремится всех обмануть.
Личный интерес
Депроституционализация исследований может быть сделана следующим образом.
Надо заставить людей, которые хотят «проводить исследования», делать это в свободное от основной работы время, то есть зарабатывать они должны чем-то еще. Жертвы необходимы. Современникам это может показаться абсурдом, но огромный вклад в «Антихрупкость» внесли именно непрофессиональные исследователи, точнее, не-позеры.
Для того чтобы исследование получилось подлинным, нужно иметь настоящую работу или как минимум 10 лет опыта в качестве: изготовителя линз, сотрудника патентного бюро, члена мафии, профессионального игрока, почтальона, тюремного надсмотрщика, врача, водителя лимузина, полицейского, соцработника, юриста, фермера, шеф-повара, загруженного официанта, пожарника (мое любимое), смотрителя маяка и т.д..
Это фильтр, своего рода очистительный механизм. Я не испытываю ни малейшего сочувствия к профессиональным исследователям. Я лично провел 23 года на крайне стрессовой и очень тяжелой работе, одновременно учился, проводил исследования и ночами писал первые три книжки; с тех пор я терпеть не могу всяких притворщиков.
Эмпирический или теоретический?
Ученые делят исследования на теоретические и эмпирические. Эмпирический подход подразумевает оценку статистически значимой выборки, сделанной компьютером, или проведение экспериментов в лаборатории в заведомо ограниченных условиях. В некоторых профессиональных сферах исследования, проведенные непосредственно в реальной жизни, называются «клиническими», однако это не строго научный термин.
На самом деле, согласно эффекту Линди, есть еще и третья категория: устойчивость ко времени, то есть некое рискованное действие должно быть проверено временем. Все работает, если 1) был какой-то риск; 2) результат проверен поколениями.
Что и подводит нас к бабушке.
Бабушки против исследователей
Если вам что-то советует бабушка и вообще просто старый человек, вероятность того, что это хороший совет — 90%. С другой стороны, отчасти из-за сциентизма и академической проституции, а отчасти из-за того, что мир действительно сложный, если вы почитаете работу какого-нибудь психолога или ученого, изучающего проблемы поведения, выяснится, что вероятность их правоты — менее 10%, если только это не то же, о чем говорила бабушка и писали классики. Но в подобном случае зачем вам тратить время на заучку-психолога?
Такая позиция может показаться агрессивной, однако она исходит напрямую из эффекта Линди, а еще из моей собственной оценки статистически значимой выборки результатов. Недавние попытки воспроизвести результаты сотни психологических исследований, опубликованных в «престижных» журналах за 2008 год, увенчались успехом лишь в 39 случаях из 100. Подозреваю, что и из тех 39 менее 10 исследований можно назвать действительно надежными и вышедшими за рамки ограниченного эксперимента. Похожие проблемы существуют и в медицине, в нейронауке, но о них мы поговорим позже.
Пусть наши предки ничего не знали о физике, зато о человеческой природе — предостаточно. Так что все, о чем говорит социальная наука и психология, должно быть устойчиво к эффекту Линди, то есть базироваться их данные должны на классике; в противном случае воспроизведение и обобщение оказываются невозможны.
Под классиками давайте понимать латинскую (и поздне-эллиническую) литературу (стоит учитывать, что социальные науки тогда значительно отличались от нынешних): это Цицерон, Сенека, Марк Аврелий, Эпиктет, Лукиан, поэты Ювенал и Гораций, а позднее и французские моралисты (Ларошфуко, Вовенарг, Лабрюйер, Шамфор). Еще Боссюэ. К древним можно подбираться с помощью Монтеня и Эразма: Монтень был превосходным популяризатором, а Эразм — «картографом» своего времени...
Перевод: Тая Арянова
No comments:
Post a Comment