Sunday, July 09, 2017

[14.08.2015] Владимир Бейдер. Неизвестная воздушная война

Заметка полностью. Форматирование не сохранено.


На днях состоялась премьера документального фильма, на которую пришли сразу три премьер-министра Израиля: двое бывших — Шимон Перес и Эхуд Барак — и нынешний — Биньямин Нетаниягу. Они были не просто почетными гостями, а героями этого фильма. Перес – как тогдашний министр транспорта, Барак и Нетаниягу – как бойцы спецназа, осуществившие первое в мире силовое освобождение пассажирского самолета с заложниками . Ими список VIP среди участников этой беспримерной операции не исчерпывается.

Фильм называется «Сабена» — и большинству израильтян понятно, о чем речь. Однако даже тем, кто в курсе, известно не все. Операция по освобождению самолета бельгийской авиакомпании «Сабена» в аэропорту Лода (тогда он еще не носил имя Бен-Гуриона) 9 мая 1972 – событие этапное. Оно (наряду с операцией в Энтеббе) спасло воздушные пассажирские перевозки как вид транспорта. Не много – не мало.

Я фильм не видел, и не знаю, есть ли там речь об этом. Но со многими героями операции встречался, интервьюировал их. И из всего этого сделал вывод: именно Израиль научил мир принципам безопасности полетов. И нейтрализовал самое грозное оружие международного террора. Сегодня, отправляясь за границу на самолете, мы и не подозреваем, что международные пассажирские полеты вполне могли попасть в разряд экстремальных путешествий. А так оно и было.

Ниже есть продолжение.

В былые времена лауреат Нобелевской премии мира Ясер Арафат любил похвастать, что это он придумал угон пассажирских самолетов. Легендарный вождь ООП несколько преувеличивал — ноу-хау было не его. Первым был не менее легендарный Фидель. В 1960 году его ребята (как говорят, не без помощи своих наставников из КГБ) угнали из США на «остров Свободы» американский самолет.

Но именно Арафат сделал захват пассажирских авиалайнеров стратегическим оружием международного террора. С конца 60-х оно держало в страхе весь мир, пока израильтяне в 70-х не отучили арабских террористов от их любимого развлечения. Казалось, навсегда. А оказалось – до 11 сентября 2001 года. Напоминать надо.

Ибо это россказни, что исламские террористы – безбашенные герои, отчаянные отморозки. Они все считают, все учитывают, и поступают абсолютно адекватно реакции на их действия: когда им потворствуют, продолжают с удвоенной силой и наглеют; когда им вставляют – уходят с той площадки, где их отымели, напрочь.

Свидетельство тому – вся история борьбы (и не борьбы) с палестинским террором вообще и воздушным пиратством, в частности.

Какое небо голубое…

Премьерный захват совершили 23 июля 1968 года трое боевиков Народного фронта освобождения Палестины (НФОП — национал-коммунистическая фракция ООП. – В.Б.). Они захватили «Боинг-707» израильской авиакомпании «Эль-Аль», следовавший из Рима в Тель-Авив, посадили его в Алжире, и держали самолет с заложниками несколько недель, пока израильтяне не удовлетворили их требования – освободили 12 арестованных «борцов за свободу Палестины».

Никогда еще Израиль не испытывал такого позора. А террористы – такого успеха.

При «Эль-Аль» срочно создали особую службу безопасности. Туда набрали бывших спецназовцев, в основном – из спецподразделения Генштаба «Саерет маткаль».

Об этой части ходит столько легенд, что трудно понять, где правда, где вымысел. Ее функции – глубокая разведка и диверсионные операции на вражеской территории как в военное, так и в «мирное» время. Принимают только добровольцев. Говорят, конкурс туда две тысячи человек на место. Высочайшие требования к физическому и, что самое важное, к интеллектуальному уровню претендентов. Какие-то сумасшедшие тренировки и фантастические операции. Это подразделение суперменов, элита из элит. Два подряд премьер-министра Израиля (Биньямин Нетаниягу и Эхуд Барак) служили в «Саерет маткаль», а третий — Ариэль Шарон – был основателем и командиром подразделения, на базе которого создавался спецназ Генштаба. Министров же «маткалевцев» не счесть. Почти все, что они делали, находясь на военной службе, засекречено. Но из того, что известно, можно представить, что они умели делать.

Однако даже бывших бойцов «Саерет маткаль», отобранных в «Эль-Аль», пришлось еще и учить.

— Мы совершенно не умели, например, пользоваться пистолетами, — рассказывал мне один из них, Мордехай Рахамим. — Зачем они в армии? Но у нас был гениальный учитель. Вскоре мы стали в этом деле среди лучших в мире, если не лучшими.

«Гениальный учитель» — Дэйв Беккерман, репатриант из США, ветеран спецподразделений ФБР. Его нашли на Синае, он работал там бульдозеристом на строительстве оборонительных сооружений. Еле уговорили. Дэйв виртуозно владел всеми видами оружия и приемами боя.

Многолетний инструктор по стрельбе и рукопашному бою элитных подразделений спецназа, обладатель десятого дана по каратэ, Гади Скорник рассказывал мне о своем знакомстве с Беккерманом. Тот выстроил перед собой на стрельбище курсантов, среди которых был тогда и Гади. Сказал:

— My name is Dave! – и очередью из автомата вывел свое имя на щите мишени, чтоб запомнили.

— Волшебник! — с восхищением рассказывал мне о нем посол Израиля в Японии Эли Коэн, в прошлом тоже спецохранник «Эль-Аль». Хотя и сам Эли не промах — шестой дан каратэ, ветеран спецназа. В 1984 году будущий посол, а тогда скромный страховой агент, голыми руками уничтожил террориста, пытавшегося взорвать автобус с пассажирами в самом центре Иерусалима, на углу улиц Кинг Джордж и Яффо. Вот такие там были ребята.

Они стали под видом пассажиров летать в самолетах национальной авиакомпании. Эта практика была применена впервые в мире.

Но оружия им поначалу не давали. По правилам Международной ассоциации гражданской авиации – нельзя.

— У нас были газовые пистолеты, — посмеиваясь говорит Рахамим, — коротенькие дубинки, и еще Дэйв придумал держать в платке, торчащем из нагрудного карманчика пиджака, песочек. Чтобы в случае чего сыпануть им в глаза противнику – хоть какое-то преимущество.

Вскоре выяснилось, насколько это несерьезно.

Менее чем через полгода после первого захвата герои НФОП предприняли новую акцию. 26 декабря нападению подвергся самолет «Эль-Аль» в афинском аэропорту. Погибли две стюардессы и пассажир. Песочек Дэйва оказался неэффективен против «Калашниковых».

В Афины боевики прибыли из дружественного Бейрута, туда же и вернулись.

Через два дня штурмовая группа «Саерет маткаль», в форме и с оружием, на двух вертолетах приземлилась в бейрутском аэропорту. Охрану разоружили и заперли, из стоящих на поле самолетов арабских авиакомпаний вывели людей, взорвали все 15 самолетов к чертовой матери – и улетели.

Арабские страны солидарно обиделись. Но намек поняли сразу. И, видимо, доходчиво объяснили своим палестинским братьям: мы за вами битые горшки выносить не будем. Те объяснениям вняли, но, как потом выяснилось, не до конца.

А спецохранники «Эль-Аль» объявили забастовку.

— После провала в Афинах, — рассказывает Мордехай Рахаимим, — мы пошли к начальству и сказали, что больше без оружия летать не будем. Нас поняли.

Им разрешили брать с собой на борт пистолеты. Но из самолета не выносить – запирать в шкафу во время посадки.

Через пару месяцев пришлось доставать.

Белоснежный лайнер

19 февраля 1969 года Мордехай Рахамим сопровождал рейс «Эль-Аль» из Амстердама в Тель-Авив. Промежуточная посадка была в Цюрихе. Мордехай занял свое место в салоне. Его пистолет, согласно инструкции, лежал в шкафу у пилотской кабины – оружие разрешалось брать только в полете. Шкаф, не по инструкции, был завален вещами экипажа. Самолет стал выруливать на взлетную полосу.

Тут Мордехай услышал шум снаружи. Думал, обнаружили какую-то неисправность и задерживают взлет. Но из пилотской кабины закричали: «Всем лечь – по нам стреляют!». Охранник бросился туда. В кабине свистели пули. Окно и приборы уже разбиты, на полу в луже крови умирал командир корабля Йорам Перес.

— Нас учили противостоять захвату в самолете, — рассказывал мне Рахаимим. — Как действовать, когда атакуют снаружи, я не знал. Армейский инстинкт сработал: первым делом – определи источник огня.

Мордехай под пулями высунулся из окна. Увидел на бетонке террористов – двое с «Калашниковыми», один с гранатами, и женщина, она разбрасывала листовки – стрельба стрельбой, но надо же что-то и людям объяснить. Расстояние – 50-60 метров, нечего и думать, что можно достать их отсюда из его «Береты» 22-го калибра.

Он бросился к шкафу с оружием, расшвырял сваленные на нем сумки, с пистолетом в руке помчался к хвостовому люку. По дороге наткнулся на испуганный взгляд лежащей в проходе женщины. «Don’t worry, — успел успокоить ее предупредительный супермен. — It will be OK!».

— Она могла подумать, что я террорист, — смущенно объяснил он мне. – Внешность у меня не очень европейская. (Уроженец иракского Курдистана, Рахамим и вправду на европейца не похож, а за араба сойдет).

По аварийному трапу Мордехай спустился на поле, перемахнул через забор ограждения и, укрываясь за сугробами, побежал навстречу террористам. Задача была отвлечь внимание на себя. Увидев вооруженного человека, оказавшись и сами под огнем, они, во-первых, смешаются, во-вторых, будут стрелять по нему, а не по самолету. Главное, чего боялся, — чтобы не пробили крылья, полные топлива. Он бежал, стрелял и кричал: «Брось оружие!». И один действительно уронил автомат. А второй (потом оказалось – главарь) стал поворачиваться в сторону Мордехая. Расстояние уже было подходящим для его «Береты».

— Это такой момент — кто выстрелит первым, того и взяла. Я успел раньше. И попал.

У него кончились патроны. На третьего террориста, метавшего гранаты, он бросился врукопашную.

— Такой бугай оказался, — отмечает он до сих пор с удивлением, — больше меня.

Мордехай и впрямь мужчина крупный, этакий лось с ладонями, как лопаты. Он уже схватил противника за горло. Но задушить не успел. В затылок ему уперся ствол, и швейцарский полицейский сказал по-английски: «Оставь его или я буду стрелять».

В КПЗ его и уцелевших террористов везли в одном «воронке» и долго еще не могли понять между ними разницу.

На допросах Мордехай ушел в несознанку: израильтянин, фермер (он и впрямь учился до армии в сельскохозяйственной школе), требую встречи с послом. Отказывался от еды – некошерна… На следующий день к нему пустили консула. Но тот лишь сказал: «Наши еще не знают, как себя вести. Не признавайся пока». Он продолжал молчать, пока Иерусалим не дал добро.

Больше месяца провел Рахамим в кутузке, пока его не выпустили до суда под залог в 15 тыс. франков. Судья сказал: «Не в деньгах дело. Дай мне слово израильского солдата, что явишься на суд — отпущу». Совсем немного времени прошло после триумфальной для Израиля Шестидневной войны, израильских солдат еще любили, даже в Европе.

Дома, в аэропорту, его встречало все подразделение.

— Все взлетное поле было в красных беретах, — с теплотой вспоминает он.

Но всемирная известность лишила его работы. Ни в «Эль-Аль» оставаться было уже нельзя, ни в Мосад, ни в ШАБАК, куда он хотел податься, не взяли – знаменитости там не нужны.

Черный сентябрь

Палестинцы усвоили и этот урок: с «Эль-Алем» связываться небезопасно. И сосредоточили свои усилия на лайнерах других авиакомпаний.

— Они неплохо придумали, — говорил мне бывший начальник Генштаба ЦАХАЛа, командир операции в Энтеббе, покойный Дан Шомрон. – Их задача была втравить Запад в арабо-израильский конфликт. Захватывая самолеты иностранных компаний, создав атмосферу страха, палестинцы как бы втолковывали западному обывателю: «Вы думали палестинская проблема – только наша? Нет, она теперь и ваша!» И тем самым подталкивали весь мир к давлению на Израиль, ведь он, получалось, причина неудобств уже обитателей западных стран. Это, в общем, сработало…

Их подвела самонадеянность. Лидеры ООП решили устроить мега-угон. 7 сентября 1970 года палестинские террористы попытались захватить сразу четыре авиалайнера.

С самолетом израильской авиакомпании у них не получилось: наступили на те же грабли – сопровождающий лондонский рейс сотрудник службы безопасности «Эль-Аля» стрелял быстрее и метче. А два американских и швейцарский самолет угнать удалось.

Самолет компании «Панамерикэн», посадив в Каире, взорвали, пассажиров отпустили (видно, египетские власти не хотели повторения бейрутского сценария у себя). А два других лайнера пригнали в Иорданию (там в то время располагались основные базы ООП), на заброшенный аэродром Доусон, которым пользовались, как своим, переименовав в «аэропорт революции». Женщин и детей освободили, остальных 150 пассажиров держали в духоте самолетов посреди пустыни. Через три дня палестинам опять улыбнулась удача: они угнали еще один лайнер – британский, следовавший и Бомбея в Лондон. В «аэропорту революции» теперь оказалось 267 заложников. Арафат довольно потирал руки в предвкушении большого торга.

Но король Иордании Хусейн не спешил разделить с вождем ООП и его бандой эту радость. Он-то от нахождения богатых трофеев на своей земле ждал как раз другого – израильского рейда в Иорданию. Со времени операции в Бейруте прошло всего ничего – чуть больше полугода. Все еще помнилось.

Воинство Арафата давно стояло иорданскому монарху поперек горла. Хусейн опасался этой братии больше, чем Израиля. Боевики ООП чувствовали себя в Иордании, как дома, и вели себя в гостях, как оккупанты, — грабили, насиловали, бесчинствовали, терроризировали население, игнорировали местные власти. Отдельные районы были целиком их вотчиной, Фатахландом (ФАТХ – основная организация ООП, партия Арафата. – ред.). «Вождь палестинской революции» вынашивал планы захвата власти в Иордании, где большинство населения составляли палестинцы, а королевская семья принадлежит к бедуинскому роду. Боевики ООП совершили два покушения на короля, к счастью, неудачные.

Он потребовал от Арафата освободить заложников и вернуть захваченные лайнеры. Тот выполнил ультиматум частично. Заложников освободил – почти всех, а самолеты взорвал — зато все.

Вряд ли Хусейну было так жаль чужих самолетов, как своего удобного повода. Он уже решил, что час пробил. На военные лагеря ООП двинулись танки.

Арафат, только несколько дней назад чувствовавший себя властителем мира, возопил о спасении. 20 сентября 250 сирийских танков пересекли границу Иордании. Но наткнулись на отпор иорданской армии, чего сирийцы явно не ждали. О готовности поддержать Иорданию силой заявили США, Израиль обещал помочь своей авиацией (ей бомбить сирийские танковые колонны – привычное дело). США и СССР спешно ввели свои военные флотилии в Средиземное море. Война грозила разразиться не только межарабская. Говорят, именно напряжение этих дней свело в могилу вождя панарабизма, президента Египта Гамаль Абдель Насера, — не выдержало сердце. Оно у него было.

Король Хусейн разобрался с палестинскими революционерами по-братски: в ходе ликвидации баз ООП в Иордании погибло пять тысяч боевиков, сам Арафат едва унес ноги. На личном самолете главы суданской хунты Джафара Нимейри его вывезли в Ливан. И уже эту страну, бывшую до основания там Фатахлэнда жемчужиной Ближнего Востока, оазисом стабильности, райским уголком, палестинские головорезы превратили в зияющую рану региона, пороховую бочку, каковой она и осталась после их изгнания оттуда. Но в сентябре 1970-го до этого было еще далеко.

А сначала под эгидой ФАТХа возникла новая террористическая организация, названная в память о пережитом «Рука черного сентября», в просторечии – «Черный сентябрь».

Организация создавалась для диверсий против иорданского режима и первоначально занималась именно этим (презентационный теракт – убийство в Каире премьер-министра Иордании Васфи Теля в ноябре 1971 года), однако вскоре переключилась на привычную цель – Израиль.

«Черный сентябрь» прославился на весь мир и вошел в историю убийством 11 израильских спортсменов во время Олимпиады 1972 года в Мюнхене. Это был венец творения «сентябристов», но и его конец. Их уничтожали, как бешенных собак, по списку, утвержденному премьер-министром Голдой Меир на следующий день после мюнхенской трагедии. Однако по дороге они успели засветиться в нескольких крупных акциях. Одна из них стала показательной во многих отношениях.

Красная черта

8 мая 1972 года бельгийской «Боинг» компании «Сабена», следовавший из Брюсселя в Тель-Авив, был захвачен террористами «Черного сентября» в воздухе. До пункта назначения оставалось 70 минут, пролетали над островом Родос.

Угонщиков было четверо: две милые девушки — Римма Исса Танус и Терез Халассе, и двое мужчин — Абдель Азиз аль-Атраш и командир — Али Таха Абу-Санайна. Он, видимо, считался в «Черном сентябре» асом захвата. Участвовал в самом первом – 1968 года, когда израильский самолет угнали в Алжир, и недавнем, в феврале 1972 года, когда, захватив самолет «Люфганзы», слупил с правительства ФРГ за освобождение заложников три миллиона долларов.

Уроки прошлого были учтены. Обжегшись на службе безопасности «Эль-Аля», палестинские террористы больше не пытались захватить израильский лайнер. После израильского рейда в Бейрут и «черного сентября» опасались сажать самолет в дружественных странах. Поэтому выбрали идеальный, с их точки зрения, и дерзкий вариант: взять иностранный лайнер и посадить его в Израиле – логове врага.

В 18:50 бельгийский «Боинг» приземлился в аэропорту Лод. На борту находилось 99 пассажиров и 10 членов экипажа. Угонщики выдвинули требования: немедленное освобождение 315 арестованных палестинских «борцов за свободу», миллион долларов мелкими купюрами «на нужды палестинского движения» и обеспечение беспрепятственного вылета, куда укажут. В противном случае угрожали взорвать самолет. Срок ультиматума – 24 часа.

В правительстве сразу решили, что на поводу у террористов не пойдут. Начальник военной разведки (АМАН) Аарон Ярив лично вел переговоры с угонщиками. А министр обороны Моше Даян уже занялся разработкой операции по освобождению заложников. Проведение операции он поручил «Саерет маткаль».

В группе бойцов (их всего-то было 14 человек), отобранных для операции по освобождению самолета «Сабены», были только солдаты и офицеры «Саерет маткаль» срочной службы и сотрудники службы безопасности «Эль-Аля», — резервисты этого подразделения. Самым знаменитым среди них был Мордехай Рахамим. Других тогда никто не знал, они стали известны значительно позже.

Среди «срочников» были командир группы, 30-летний подполковник, командир «Саерет маткаль» Эхуд Барак – будущий начальник Генштаба, затем премьер-министр Израиля, затем министр обороны; заместитель командира группы, 28-летний майор Дани Ятом – будущий начальник израильской разведки Моссад; и лейтенанты: 24-летний племянник министра обороны Узи Даян – будущий заместитель начальника Генштаба, затем глава Совета обороны, ныне глава Национального управления лотерей «Мифаль а-паис» и 23-летний Биньямин (Биби) Нетаниягу – будущий премьер-министр.

Так случилось, что у каждого из них мне приходилось в свое время брать интервью – в основном, по иным поводам, но говорили мы и об операции «Сабена». Так что дальнейший рассказ о ней будет составлен с их слов – свидетельств непосредственных участников.

Белые комбинезоны

Как они там оказались? Только Эхуд Барак был на месте, остальных пришлось разыскивать.

Дани Ятом:

— Я находился на учениях на Юге. Вдруг зовут к телефону (мобильных тогда было), говорят: «Ты нужен», а что случилось – не понять, связь отвратительная. «Приезжай срочно, — говорят, — там узнаешь, что».

Узи Даян:

— Я вообще валялся дома с краснухой, подняли буквально с постели.

Биньямин Нетаниягу:

— Я был на совершенно другой операции, далеко на Юге, в часть вернулся поздно ночью. Смотрю – никого, пусто на базе. Нашел какого-то повара, говорю: «Где все?» — «А все Лоде» — «Почему?» — «Как, ты не знаешь?». Я понятия не имел. Тут же поехал в Лод…

Дани Ятом:

— Поначалу мы не понимали, что можно сделать. Нигде в мире не было ничего подобного. Как это сделать? Возможно ли? Все-таки пассажирский самолет, полный заложников… Мы не знали, сколько там террористов, как они выглядят, блокированы ли входы – никакой информации… «Эль-Аль» предоставил нам такой же «Боинг», только пустой, загнали его в ангар — стали тренироваться, разрабатывать операцию… Все это, конечно, в жуткой спешке, ведь самолет стоит там, все нервничают: а вдруг его сейчас взорвут? Мы считали такую вероятность весьма высокой, надо были быстро решить, что делать и как…

Биньямин Нетаниягу:

— Начали тренироваться с пистолетами. Но кто ими умел пользоваться? Мы на задания ходили с автоматами – в основном, «Калашниковыми», использовали разные виды оружия, а пистолеты…

Дани Ятом:

— Конечно, мы владели пистолетами. Сложность заключалась в другом: как при стрельбе в салоне самолета не вызвать взрыв? Решили, что будем применять мелкокалиберные пистолеты – 22-г- калибра, а не 9-миллиметровые, как обычно…

Эхуд Барак:

— Для начала решили вывести самолет из строя…

Дани Ятом:

— В первую же ночь мы с двумя авиационными техниками незаметно подобрались к захваченному самолету… Сначала слили масло. Потом подобрались еще раз — выпустили воздух во всех покрышках, снизили давление в двигателях. В общем, сделали все, чтобы самолет никак не мог взлететь. Мы вывели самолет из строя — теперь ситуация сама требовала вмешательства механиков.

Эхуд Барак:

— Операция должна была состояться ночью, но в последний момент Моше Даян дал указание подождать до утра. И хорошо сделал — днем мы получили очень важные сведения. Чтобы доказать, что они действительно могут взорвать самолет, террористы направили нам одного из бельгийских летчиков и передали с ним несколько граммов взрывчатого вещества, из которого была сделана бомба. Они не знали, что летчик еврей, и его дочка живет в Израиле. Он нам очень помог. Теперь мы знали, что террористов четверо — двое мужчин и две женщины, как они вооружены, где находятся… Когда летчик вернулся в самолет, мы вспомнили, что забыли попросить его описать одежду террористов. Однако было уже поздно.

Днем уже было ясно: сегодня штурм.

Узи Даян:

— Мы должны были подобраться к самолету под видом авиационных техников. Облачились в белые комбинезоны, какие обычно носят они…

Эхуд Барак:

— Это была идея Моше Даяна – прикинуться техниками…

Биньямин Нетаниягу:

— Нас разделили на три группы. Меня назначили командиром той, что должна была ворваться с правого крыла. В ней были самые опытные солдаты и к нам прикрепили еще офицера службы безопасности — тоже когда-то служившего в «Саерет маткаль». И вот мы уже готовимся выходить на операцию — ко мне подходит Йони (старший брат Биньямина Нетаниягу. – В.Б.). Он тогда только что получил повышение – стал заместителем командира подразделения, и уже, как распоряжается: «Я тоже пойду с тобой, присоединюсь к твоей группе как солдат». – «С какой это стати? – говорю. – У меня комплект». — «Ладно, тогда пойду вместо тебя. Я ведь более опытный офицер». Действительно, он был молод, но уже прошел не одну войну, у него был особый военный талант, он прекрасно умел вести себя под огнем. Я ему сказал: «Слушай, даже не будем это обсуждать! Это мои солдаты, и я иду с ними. А ты — остаешься». Но это же Йони: «Тогда пойдем вместе!». Он меня просто достал. «А ты подумал, — говорю, — о наших родителях? Подумал, что с ними будет? Нас – тринадцать бойцов против четырех террористов, в тесном помещении – представь, что может произойти». Он мне ответил: «Не ты один беспокоишься о родителях. Я подумал. Но моя жизнь принадлежит мне, моя смерть – это моя смерть, я беру на себя всю ответственность». Я ответил: «Ни в коем случае». И мы пошли к командиру. Эхуд, естественно, поддержал меня. Йони поскрежетал зубами, но делать было нечего.

Эхуд Барак, встав на сторону своего будущего непримиримого политического противника и вечного соперника Биби, а не своего ближайшего друга Йони, поступал в точности по инструкции. В израильском спецназе родным братьям вместе служить разрешено, но участвовать в одной операции строго запрещено. Если что случится – у родителей останется хотя бы один. Правда, известен случай, когда это правило было фактически нарушено. В том самом рейде возмездия в бейрутский аэропорт участвовали Дани Ятом и его младший брат Эхуд . Они с большим трудом этого добились. Командовавший операцией Рафаэль Эйтан по кличке Рафуль – будущий начальник Генштаба – исхитрился своим крестьянским умом обойти инструкцию компромиссным путем: на операцию взял обоих братьев, но велел им лететь в разных вертолетах. То есть нарушил, но не до конца.

Эхуд Барак:

— Уже все было готово, но тут стали одно за другим возникать непредвиденные обстоятельства. Прежде всего террористы потребовали доказательств, что их соратники выпущены из израильских тюрем. Потом заявили, что согласятся на починку авиалайнера, только если она будет происходить при непосредственном присутствии представителей Красного Креста…

Дани Ятом:

— На аэродром въехали грузовики с кузовами, крытыми брезентом. Террористам сказали: «Вот ваши товарищи, мы их отпустим, когда вы отпустите заложников». Это не было правдой. Мы им солгали.

Узи Даян:

— Мы ехали к самолету по взлетному полю аэродромным транспортом – знаете, такой тягач с цепью тележек. Все в белых комбинезонах авиационных техников. С нами был представитель Красного Креста…

Дани Ятом:

— Вдруг у одного из наших людей выглянул из-под одежды пистолет. Представитель Красного Креста это явно заметил. Я обмер. Мы были еще довольно далеко от самолета – незамеченными не добежать. Думал: все, лопнуло дело. Но он не сказал ни слова. Может, решил, что оружие положено механикам для самообороны – все-таки там вооруженные террористы. Может, все понял, но виду не подал – по сей день не знаю.

Терез Халассе, террористка, ныне живет в Аммане (в интервью 2-му каналу Израильского телевидения):

— Но это же нечестно – израильтянам помогали люди из Красного Креста. Мы им доверяли, а они нас обманули – как так можно?

Узи Даян:

— До самолета мы добрались благополучно. Рассыпались у него под фюзеляжем, стали стучать по обшивке, по шасси – старались создать как можно больше шума, будто и впрямь ремонтируем. А тем временем раскладывали выдвижные лестницы. Эхуд должен был подать сигнал к штурму свистком.

Биньямин Нетаниягу:

— Мы уже поднялись на крыло, готовы были ворваться в самолет, ждали свистка Эхуда. Вдруг подходит ко мне один из моей группы – Яаков Цур, офицер безопасности «Эль-Аля», говорит: «Биби, надо задержать операцию». – «Чего вдруг?» — «Мне необходимо по нужде». Я ему: «Сейчас???». Он смотрит на меня жалобно: «Понимаешь, я только что из Лондона — пятичасовой полет, туалет все время занят. Думал, после посадки схожу, но меня сразу с рейса – сюда. Не успел. Не могу терпеть». Я спустился с самолета к Эхуду — он стоял внизу, уже свисток во рту. Говорю: «Эхуд, нужно остановить операцию» — «А что случилось?» — «Яаков хочет по нужде». Он мне: «Сейчас???». Но что делать? Эхуд вынул свисток, Яаков побежал под брюхо самолета. Мы убедились – никаких сомнений, что ему надо было.

Дани Ятом:

— Когда Эхуд подал сигнал, мы одновременно поднялись на борт. Я был заместителем командира операцией и в то же время командовал группой, которая должна была ворваться в самолет с передней двери. Когда мы стали пониматься наверх, террористы почувствовали, что здесь что-то не то, их главарь высунул руку в иллюминатор и выстрелил в нас несколько раз. Мы-то специально подбирали мелкокалиберные пистолеты, чтобы самолет не взорвать, а у него был 11-миллиметровый «Магнум», это уже почти пулемет. Он попал в плечо того, кто поднимался передо мной, тот упал на меня — и мы оба полетели с лестницы вниз. Пришлось начинать подъем с начала.

Биньямин Нетаниягу:

— Мы ворвались в самолет. Один террорист стрелял в меня, но попал в бедную женщину, молодую мать, она погибла. Террорист побежал в хвост самолета. Мы бросились за ним…

Главарь угонщиков, герой самолетных «подвигов» «Черного сентября» Али Таха Абу-Санайна пытался укрыться в туалете… В русской прессе мне попадались утверждения, в том числе уважаемых коллег, что знаменитое обещание президента (а тогда еще премьер-министра России) Путина «мочить террористов в сортире» основано на этом эпизоде – будто бы во время штурма самолета «Сабены» террориста замочил в сортире будущий израильский премьер Эхуд Барак. Знаменитый Али, который сам называл себя «капитан Рифаат», действительно нашел свою смерть в туалете. Но замочил его все тот же Мордехай Рахамим – выбив дверь и не дав террористу выдернуть чеку гранаты; тот так и умер с указательным пальцем в кольце.

Узи Даян:

— Я командовал группой, которая ворвалась в самолет через заднюю дверь. Первой нашей мыслью было найти взрывчатку. Пассажиры были в панике — плакали, кричали, а одна женщина указывала на пол. Там я заметил лежащую между сидениями террористку, испуганную до смерти. В руке у нее была граната с уже снятым предохранителем. Я взялся за гранату, велел делать, что я скажу – она отпускала свой палец, я накладывал свой на то же место – и так, перебирая палец за пальцем переложил гранату себе в руку (я потому еще долго ощущал ребристый корпус гранаты на ладони). Террористка выполняла все мои указания послушно, как ребенок. Когда граната была обезврежена, на соседнем сидении я увидел пояс со зарядом взрывчаткой.

Это была 17-летняя красавица Терез Халласе, уроженка Акко, ныне благополучная мать троих детей.

Терез Халласе:

— Я ни в чем не раскаиваюсь, сожалею только о мертвых. Нужно было это сделать – сейчас никто такого не повторит… Я не была первой, я не была главной. Не думаю, что самолет собирались взрывать. Я бы не стала взрывать самолет с пассажирами. Если бы он был полон солдат – тогда да. А ни в чем не повинных пассажиров – нет. Только солдат

Биньямин Нетаниягу:

— Больше всего мы боялись, что они взорвут бомбу — и мы все взлетим на воздух. Я закричал: «Ну, где бомба?». Пассажиры подсказывают: «Вот одна из них». Я хватаю женщину за волосы – и вдруг у меня в руке остается ее скальп… Оказалось – парик. Схватил снова, кричу: «Где бомба?». Один из моих людей, Марко Ашкенази, сказал: «Оставь ее, я ею займусь». Он ткнул ее пистолетом. Я успел сообразить, что пистолет заряжен, снят с предохранителя, крикнул ему: «Не делай этого!». Но поздно — он снова ударил пистолетом, тот выстрелил — пуля прошла через нас обоих. Она была ранена в спину, я — в руку.

Это была Римма Исса Танус.

Биньямин Нетаниягу:

— Меня вынесли из самолета. И вот я лежу на взлетной полосе, на бетоне, вижу издалека — идет Йони, вид у него – не приведи Бог. Он понимает, что я ранен, подходит ко мне, смотрит, потом улыбается во весь рот: «Я же тебе говорил, что тебе не нужно было идти». Я тоже радовался когда-то, когда его ранили в руку: думал, служба для него кончилась.

Йони Нетаниягу погиб 4 июля 1976 года в угандийском аэропорту Энтеббе, когда солдаты ЦАХАЛа за четыре тысячи километров от дома освободили израильских заложников, захваченных террористами в самолете компании «Эр-Франс». В честь него эту операцию стали называть «Йонатан». После нее угоны гражданских самолетов арабскими террористами прекратились. Вплоть до 11 сентября 2001 года.

Но Энтеббе заслуживает отдельного рассказа.
http://www.data24.co.il/?p=12496

[08.06.2017] Владимир Бейдер. Энтеббе: предыстория истории

Заметка полностью. Форматирование не сохранено.

Эта операция вернула Израилю веру в себя после травмы войны Судного дня. Вспоминая о ней сегодня, трудно избавиться от мысли, что прошлое – упрек настоящему

Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаниягу совершил турне по Африке. Начал с Уганды. Это личное. Здесь ровно 40 лет назад погиб его старший брат – командир подразделения спецназа Генштаба «Сайерет маткаль» подполковник Йони Нетаниягу. В честь него эту операцию – самую известную и блистательную в истории Армии обороны Израиля (ЦАХАЛ) – назвали «Йонатан».

Тогда, 4 июля 1976 года, израильские коммандос за четыре тысячи километров от дома высадились в аэропорту угандийской столицы, чтобы вызволить заложников-израильтян — пассажиров самолета компании Air France, захваченного палестинскими и немецкими террористами. С боем освободили и доставили в Израиль. Что может быть благороднее, героичнее и символичнее?

Ниже есть продолжение.

Помню, какая гордость переполняла тогда нас, совершенно не причастных к этому подвигу советских евреев. Помню даже место, где слушал по советскому радио сообщение о беспрецедентном попрании международного права израильской военщиной – наглом вооруженном нападении на суверенную африканскую страну. Вечером сквозь треск глушилок ловил по «Голосу Израиля» подробности. То, что перед отлетом, когда заложники уже были в безопасности, израильские коммандос спалили находящиеся на аэродроме МИГи – всю военную авиацию Уганды, «вот она была и нету», — привело в совершенный восторг.

Похожие чувства испытывали евреи во всем мире. Начальник стрелковой подготовки Армии обороны Израиля (ЦАХАЛ) Майки Хартман рассказывал мне, как голливудский фильм «Операция «Йонатан» изменил его судьбу. Он, балованный мажор из Калифорнии, выйдя из кинотеатра, понял, что хочет только одного – быть среди этих ребят. Объявил дома, что уезжает в Израиль – уготованная ему наследственная карьера дорогого адвоката подождет. Мама-миллионерша отпустила его с обязательством, что в армии он служить не будет. Через год призвался. За непослушание был отлучен от семьи, вел жизнь солдата-одиночки, а это не малина. Теперь полковник. Весь ЦАХАЛ стреляет по разработанной им методике. Такое кино.

И такая операция. Она уже, естественно, обросла легендами. Сейчас в честь юбилея – шквал публикаций о ней, воспоминания участников, рассекречена очередная партия документов. Но большинство довольствуется тем, что знает, — отрывочными сведениями, как в Википедии, разговорами вокруг, и даже короткий всплеск внимания, вызванный юбилеем, мало отразится на стереотипах.

Эти заметки написаны, в основном, на свидетельствах людей, переживших Энтеббе. В свое время мне довелось интервьюировать нескольких участников операции, сыгравших в ней ключевую роль. Возможно, их рассказы помогут приблизиться к пониманию того, что на самом деле там произошло, почему и зачем, чем было вызвано и к чему привело, представить картину в цвете и главное – почувствовать, что это было и как.

Но законы повествовательного жанра требуют экспозиции. Так что без упоминания и общеизвестного не обойтись.

Захват
Самолет Air France вылетел из Бен-Гуриона в Париж утром 27 июня. Промежуточная посадка была в Афинах. Там на борт поднялось еще несколько пассажиров. Их проверяли не очень – бастовали наземные службы аэропорта, да и вообще – Греция, все есть, порядка нет. После Афин и началось.

Нахум Дан, религиозный ультраортодокс из Бней-Брака, был тогда совершенно светским парнем, новым репатриантом из Франции, — к религии он обратился уже после рейса. Его отыскали и проинтервьюировали мои студенты. В рамках курса тележурналистики мы с коллегой, Борисом Салибовым, делали с ними учебный фильм о борьбе с воздушным терроризмом в Израиле. Нахум говорит, что дурные предчувствия у него были с самого начала – несколько дней его колотило, не мог заснуть, ноги не слушались, когда поднимался по трапу. Отпустило лишь после Афин — когда услышал жуткий крик. Так кричат не от боли – от ужаса. Нахум понял, наконец, что его мучило все это время, — предупреждение с небес.

Он не видел, откуда был этот крик. Видел только, что стюардесса, вышедшая в салон с подносом воды, стала пятиться. Стаканы на подносе задребезжали. Перед ней стояла какая-то женщина. Нахум заметил пистолет у нее в руке, ствол был направлен стюардессе в живот.

Это была 29-летняя немка Бригитта Кульман. (Вслед за ошибкой известного израильского журналиста Ури Дана, автора книги «Операция Энтеббе», переведенной на русский, в большинстве русскоязычных публикаций, в том числе и свежих, называют другое имя террористки – Габриэль Крош-Тидеманн, любовницы самого Карлоса-«Шакала», причастной к знаменитым терактам, но здесь была не она.)

После окончания педагогического колледжа Бригитта Кульман открыла школу для детей с дефектами развития в родном Гамбурге, писала стихи. А потом увлеклась борьбой с империализмом, ушла в подполье, со своим любовником, Вильфредом Бёзе, основала «Революционные ячейки» — подразделение RAF, Красной армии немецких леваков. Вместе с Вильфредом и соратниками из Народного фронта освобождения Палестины (НФОП) – тоже марксистской организации — они и захватили самолет. Неизвестно, как она обращалась с дефективными детьми, но с заложниками вела себя жестче всех. И в первые минуты захвата взяла на себя лидирующую роль.

Нахум вспоминает, как немка (по-английски она говорила с таким сильным немецким акцентом, что ее трудно было понять, но национальную принадлежность определить легко) подняла руку с гранатой, выдернула чеку и объявила: если кто дернется, я разожму кулак – и мы все взорвемся. Два молодых араба, тоже с пистолетами, пробежали по проходу и встали рядом с ней (немец держал под прицелом пилотов). Велели пассажирам поднять руки. Выводили по одному, ставили лицом к стене и обыскивали, документы, фотографии, прочие бумаги, отбирали, сбрасывали в мешки.

«Люди нервничали, — поясняет Нахум, — а я, наоборот, успокоился, мне ведь был знак, что какая-то беда произойдет».

Вскоре они подлетели к какому-то аэродрому, долго кружили над ним – видимо, ожидая разрешения на посадку. И наконец, приземлились. Самолет окружили вооруженные солдаты и полицейские. Это был Бенгази.

Пассажиры-израильтяне напряглись: перспектива оказаться в плену в арабской стране, у ливийского диктатора, страшила. Боялись не того: из самолета их не выпустили. Продержали взаперти больше шести часов, а потом самолет вновь поднялся – и полетел, неизвестно куда. Оказалось – в Уганду.

«Мы увидели в иллюминаторах надпись «Энтеббе» — рассказывает Нахум. – Я понятия не имел, что это такое и где».

Почему Энтеббе?
Этот пункт – с долгой посадкой в Бенгази и дальним перелетом в конечную точку – в центре Африки, требует объяснений, которых я не нашел ни в одной из публикаций на тему Энтеббе. А они чрезвычайно важны для понимания всей ситуации.

Дело в том, что с конца 60-х годов захват пассажирских самолетов был главным стратегическим оружием палестинского террора. Писал об этом подробно, а здесь — вкратце.

Естественно, первой и наиболее предпочтительной целью воздушных пиратов был Израиль. Ему и пришлось первым разрабатывать и применять методы борьбы с захватами самолетов. На каждое действие находили противодействие и те и другие.

23 июля 1968 года боевики того же НФОП захватили «Боинг-707» израильской авиакомпании «Эль-Аль», следовавший из Рима в Тель-Авив, посадили его в Алжире. Израильтянам пришлось пойти на их требования – освободить 12 террористов.

После этого в «Эль-Аль» создали службу сопровождающих. Специально обученные бывшие коммандос, преимущественно из элитного «Сайерет маткаль», стали летать под видом пассажиров рейсами национальной авиакомпании. Такой практики в мире еще не было.

Но оружия им не дали – правилами МАГА (Международной ассоциации гражданской авиации) это запрещено. У них были только газовые пистолеты, короткие дубинки и платочек с песочком в нагрудном кармане – сыпануть противнику в глаза. Это оказалось неэффективным против «калашниковых».

26 декабря того же года в афинском аэропорту подвергся вооруженному нападению самолет «Эль Аль». Погибли две стюардессы и пассажир. Террористы прибыли из Бейрута, туда же и вернулись.

Через два дня бойцы «Саерет маткаль», в форме и с оружием, на двух вертолетах высадились в бейрутском аэропорту. Нейтрализовали охрану, взорвали все стоящие там самолеты арабских авиакомпаний, числом 15, — и улетели. В арабских странах намек поняли – и предупредили палестинских братьев, что не намерены из-за их воздушных шалостей подвергать себя риску израильских налетов.

Урок извлекли и в Израиле: разрешили самолетным охранникам брать на борт пистолеты. Но не выносить – приземлившись в чужом аэропорту, запирать оружие в шкафу. Их и учили действовать внутри самолета. Террористы, возможно, это знали.

Через пару месяцев, 19 февраля 1969 года, лайнер «Эль Аль» подвергся нападению снаружи, со взлетной полосы в Цюрихе. Бывший боец «Сайерет маткаль» Мордехай Рахамим, едва успев достать свою «Беретту» из шкафа, выскочил на поле, убил одного террориста, нейтрализовал второго, свалил и стал душить третьего (рука у него – моя в ней при рукопожатии тонет), но подоспела швейцарская полиция.

Палестинские стратеги сделали вывод, что «Эль Аль» слишком опасная цель — и решили изменить тактику: сосредоточиться на угоне самолетов других авиакомпаний.

— Они неплохо придумали, — говорил мне бывший начальник Генштаба ЦАХАЛа, ныне покойный Дан Шомрон. – Их задача была втравить Запад в арабо-израильский конфликт. Захватывая самолеты иностранных компаний, создав атмосферу страха, палестинцы как бы втолковывали западному обывателю: «Вы думали палестинская проблема – только наша? Нет, она теперь и ваша!» И тем самым подталкивали весь мир к давлению на Израиль, ведь он, получалось, причина неудобств уже гражданам западных стран. Это, в общем, сработало…

В первой декаде сентября 1970 года угонщики Арафата, снова обжегшись на охраннике «Эль Аль» — на рейсе в Лондон, смогли захватить аж четыре самолета иностранных компаний – два американских, швейцарский и британский. Один доставили в Египет, но президент Насер заставил отпустить заложников. А три других посадили на своем аэродроме в Иордании, где тогда базировалась ООП, и начали за них торг.

Король Хуссейн тоже не обрадовался подарку, однако он им кто? Именно спор из-за захваченных самолетов стал поводом для кровавого изгнания арафатовского войска из Иордании (причины были глубже, но повод – этот), который палестинцы назовут «Черным сентябрем», а мир узнает по одноименной террористической организации, совершившей убийство израильской команды на Олимпиаде-72 в Мюнхене.

Именно боевики «Черного сентября» захватили 8 мая 1972 года самолет бельгийской компании «Сабена», следовавший в Тель-Авив. Задумка была креативная. «Эль Аль» нам не по зубам – ладно. Братские арабские страны боятся принимать захваченные нами самолеты, опасаясь израильских рейдов, – ладно. А вот мы захватим не израильский и посадим его в Израиле – куда вы теперь будете посылать своих коммандос? Так и сделали.

Но на следующий день бойцы «Сайерет маткаль», действующие и резервисты — из службы безопасности «Эль Аль», штурмом взяли бельгийский «Боинг» в своем аэропорту Лод (в 1973-м он стал называться Бен-Гурион), погибла всего одна заложница. В операции приняли участие и отличившийся в перестрелке в Цюрихе Мордехай Рахамим (это он замочил главаря террористов в сортире – самолетном). А также – будущие глава Моссада, заместитель начальника Генштаба и сразу два премьер-министра, в том числе нынешний – Биньямин Нетаниягу. То есть и эта козырная карта – посадить угнанный самолет в Израиле – оказалась бита.

Вот почему у террористов, лихо захвативших лайнер Air France 27 июня 1976 года, возникли проблемы с местом назначения. Вот почему так долго кружили над Бенгази — Каддафи, отвязанный ливийский диктатор, так любивший демонстрировать миру свой средний палец, очень не хотел приглашать к себе израильский спецназ, и разрешения на посадку не давал. Вот почему шесть с половиной часов томились на аэродроме: уговаривали полковника, да так и не уговорили, искали другое место – и ни в одной арабской стране не нашли. Вот почему оказались, в конце концов, в Уганде, в глубине черной Африки. И это показалось идеальным вариантом – теперь попробуй достань! Нет шансов – придется выполнять требования.

— Это и был наш шанс, — сказал мне уже упомянутый Дан Шомрон, посмеиваясь. – Представить себе, что мы там окажемся, не мог никто.

Командир
Именно Дан Шомрон был командиром операции и первым предложил ее план. Это стоит подчеркнуть, потому что в представлении большинства израильтян, не говоря уже об иностранцах, командовал ею Йони Нетаниягу.

Это был действительно великий воин и настоящий герой. Я знаком с несколькими его боевыми товарищами, тоже достигшими многого и совершившими в армии много того, что принято в других армиях мира называть подвигами. Все они говорят о нем не просто хорошо – с восхищением. Он обладал каким-то особым военным талантом и при этом был очень душевным человеком, своим парнем, умным и нежным. Слышал не раз, что в лице Йони народ Израиля потерял выдающегося лидера. Возможно, здесь подтекстом звучало сравнение с братом, отношение к которому, в армейской элите в том числе, – неоднозначное, но именно в связи с которым и возникает это сравнение. Ему было всего 30, когда он погиб, находился на взлете военной карьеры, ни о каких политических амбициях не шло и речи, просто блестящий офицер, командир самого элитного подразделения армии – уже биография. Но в Энтеббе он командовал только группой «Сайерет маткаль», а не всей операцией.

Дану Шомрону это полагалось по должности. Тогда он был старшим офицером пехоты и десанта в Генштабе (так в Израиле называют командующих родами войск).

— Как только был захвачен самолет, — рассказывал он мне в интервью, — мы стали искать способ освободить заложников, а не поддаваться на шантаж террористов. Сложные комбинированные операции такого рода были в моей компетенции, и я занялся этим вплотную. Но начальнику Генштаба (тогда им был Мота Гур – легендарный командир десантников, освободивших Старый город Иерусалима в Шестидневную войну, — В.Б.) сказали, что правитель Уганды Иди Амин вне игры, так что операция предстоит простая: небольшая команда на парашютах высадится у озера Виктория, легко уничтожит десять террористов – и все вернутся домой. Однако, я проверил данные разведки и выяснилось, когда террористы прибыли в Энтеббе, их встречал сам Иди Амин с целым батальоном своей армии, принял как родных. Я понял: если он с ними заодно, придется воевать с угандийской армией – и это совсем другая игра. Мы с моим штабом стали разрабатывать план, учитывающий новые условия…

Большой Папа и большой мир
Иди Амин Дадо по кличке Большой Папа – один из самых экзотичных, даже для постколониальной Африки, диктаторов. Кровавый мясник и людоед. Последнее – не в переносном смысле: он пожирал приготовленные с кулинарным изыском тела своих врагов, включая низложенных министров, и иногда заставлял разделить с ним трапезу оставшихся членов кабинета – в воспитательных целях.

В начале своего правления Большой Папа заигрывал с Западом, в том числе с Израилем. Приглашал в Уганду израильских специалистов и военных советников. Сам прошел символический курс десантной подготовки в ЦАХАЛе, получил «крылышки» — положенный после парашютных прыжков военный знак отличия. Израильтяне обучали угандийских летчиков и недолгое время – спецназ, дольше, к счастью, не успели. Амин рассорился с еврейским государством — из-за того, что ему отказали в закупке сверхзвуковых истребителей, – и переориентировался на СССР, где его охотно завалили деньгами и оружием, поставили, в том числе, те самые МИГи, которые так умилили меня в сообщении об операции в Энтеббе.

Но когда выяснилось, что самолет с заложниками в Уганде, израильтяне мобилизовали старые связи – и для сбора информации, и для попыток воздействия на угандийского сумасброда. Израильские врачи, которые лечили Амина от сифилиса, правда, предупредили, что болезнь у него уже в той стадии, когда повреждена мозговая деятельность – неадекватность клиническая.

Тем не менее, владелец скромного тель-авивского магазинчика вел долгие телефонные разговоры с Большим Папой, президентом и фельдмаршалом Амином, который называл его по старой дружбе Борькой. Когда-то полковник Барух Бар-Лев служил главой израильской военной миссии в Уганде и был частым гостем в президентском дворце – тот любил беседовать с умным евреем за стаканом. Борька нещадной лестью уговаривал «старого друга» воспользоваться представившимся ему шансом круто изменить свою репутацию в мире: теперь все в его власти, стоит ему отпустить заложников — и все его хулители будут посрамлены. Польза от этих разговоров была только в их продолжительности: разведчики по тону и отдельным репликам Большого Папы пытались разгадать его намерения.

Гораздо больше проку оказалось от строителей. Аэропорт Энтеббе строила израильская компания «Солель боне». Там подняли чертежи и планы. По ним соорудили макет аэропорта, чтоб проводить тренировки коммандос.

По плану Шомрона предстояло высадиться в Энтеббе на трех транспортных «Геркулесах», подъехать под видом президентского кортежа Амина к терминалу – и захватить его. Долго не могли найти представительский черный «Мерседес», на котором разъезжал Большой Папа. В Израиле таких машин не было. Ребята из Моссада нашли у араба на территориях такси, перекрасили в черный цвет. После операции перекрасили в той же мастерской опять в белый и продали – тоже арабу.

Военные занимались одним, а политики и дипломаты — другим. Самолет – французской компании, среди заложников – множество граждан Франции и других стран. Террористы требовали отпустить 53 заключенных, 40 из них сидели в Израиле, но 6 – в ФРГ, 5 – в Кении, по одному – в Швейцарии и Франции. Все это позволяло надеяться на то, что можно обеспечить международное давление на Арафата – и заставить его отпустить заложников. Но как-то не складывалось.

В Париже стояла страшная жара, все, кто мог, сбежали из душных офисов к морю. Валери Жискар д’Эстен отбыл на встречу с американским президентом Фордом в Пуэрто-Рико, ведущие министры отправились с ним. Не до какого-то самолета с какими-то заложниками.

А потом случилось событие, которое заставило израильтян понять, что они опять в изоляции, это дело касается только их.

Селекция

На следующий день, вспоминает Нахум Дан, ближе к полуночи, к ним пришел Иди Амин. В военной форме, весь в орденах (ему их скупали у коллекционеров, но были там и настоящие – израильские «крылышки» парашютиста он всегда носил, — В.Б.), с вооруженной охраной из угандийцев и палестинцами, тоже с оружием и в военной форме.

«Он нам сказал, — говорит Нахум, — что он наш друг, мы находимся под его защитой. Попросил нас написать письмо израильскому правительству, чтобы оно освободило из тюрем палестинских борцов за свободу. Как только их отпустят, все мы окажемся дома. Сейчас он распорядится – и нам принесут еды и матрасы. И правда, как только ушел – нам все это принесли».

В зале, где держали заложников, было тесно. И когда на следующий день пришли угандийские солдаты и прорубили проход в соседний зал, люди обрадовались: станет просторнее. Но вскоре догадались, что цель не в этом.

Немец и немка поставили стол у прохода, на него взгромоздили два ящика. Из одного стали доставать паспорта и называть имена. Кого вызвали – отправляли в следующий зал. Тут Нахум сообразил, что туда посылают исключительно израильтян. Теперь дошло до всех: немцы проводят селекцию!

Вскоре подтвердилось: иностранных пассажиров отпустили, оставили только евреев и израильтян.

Паспорт Нахума был в счастливом первом ящике – французский. И израильское удостоверение личности. Один из террористов вызвал его, спросил: «Где твой израильский паспорт?» — «Его у меня нет, — объяснил Нахум. – Я француз, просто был в Израиле, теперь лечу домой». – «Пошли со мной!» — велел араб. Он завел его в какую-то бетонную комнату с узким окном, где было еще двое арабов. Велел написать все, как есть.

Нахум сел писать. О том, как жил в кибуце, рано вставал, шел доить коров… Писал на французском. Те велели перевести на английский. Стал переводить. Здоровенный террорист, по словам Нахума, под два метра ростом, в полтора центнера весом, взбесился: «Ты что нас дуришь!» Зажал руку Нахума у себя в подмышке, пытался сломать пальцы, ему почему-то не удалось – и тут он рассвирепел еще больше. Швырнул на пол, бил ногами, пока старший из них его не остановил.

Эти допросы продолжались по той же схеме, с такими же избиениями, еще несколько дней. От него хотели узнать, оказывается, сколько у Израиля солдат, танков, самолетов. У кибуцника!

На третий день его отпустили в общий зал. У них был праздник. Опять приехал Амин, с сыном, свитой, арабами в форме. Пили шампанское. Большой Папа объявил заложникам, что все они скоро будут дома – израильское правительство пошло на переговоры, готово отпустить палестинских бойцов.

Рейд

Правительство Израиля и вправду склонялось принять ультиматум. Пока не узнало о селекции. После этого и в армии, и в обществе поддаться — означало бы разрушить всю национальную идею.

Теперь – выдержки из интервью с Даном Шомроном...

— Как удалось убедить командование, правительство?

— Самолет был захвачен в воскресенье. В четверг, до четырех часов дня, истекал срок ультиматума террористов. В четверг состоялось заседание правительства. Уже было ясно, что о первоначальном плане Генштаба не может быть и речи: Амин заодно с захватчиками. И правительство решило сдаться. Вышло официальное заявление: условия принимаются. Тогда отложили срок истечения ультиматума. У нас появилось время – до воскресенья. И тогда я разработал план операции. Но даже не представил его начальнику Генштаба. Он ведь работал над другим планом…

Когда министр обороны, Шимон Перес, вернулся с заседания правительства, на котором было решено выполнить условия террористов, он вызвал начальника Генштаба и потребовал представить план военной операции по освобождению заложников. Тот развел руками: «Никакого плана нет». Шимон сказал: «Ну, неси, чего нет».

Вот тогда и вспомнили обо мне с моим планом. Я его представил министру обороны и руководству Генштаба в четверг, часов в восемь вечера. Пообещал: с момента посадки первого самолета и до взлета самолета с заложниками на борту пройдет всего 60 минут. На деле мы уложились в 58. Перес сказал: «Я даю добро, но нужно получить официальное разрешение правительства». И мы начали готовиться. А уже четверг, ночь. В пятницу — последний день тренировок штурмовой группы, в субботу надо вылетать. В жизни не готовил операции в такой спешке. Времени — в обрез. Поэтому я попросил Моту Гура: «Предоставь мне свободу действий, сейчас не до споров. Я хочу командовать операцией и сам отберу для нее людей».

— По какому принципу отбирали?

— Я вырос в армии. Знаком с армейскими командирами. Знал, кто чего стоит. Отобрал трех командиров групп: Эхуд Барак отвечал за аэродром, Матан Вильнаи командовал десантными силами, третьим был командир бригады «Голани» Ури Саги. Я хотел, чтобы участвовали все пехотные подразделения, так как знал: эта операция войдет в историю ЦАХАЛа.

— Как при таком большом сборе в такой маленькой стране удалось сохранить секретность?

— Удалось. Мы проводили учения в пятницу ночью в районе Петах-Тиквы. Обычно американцы нас очень плотно пасут – не затеваем ли мы чего. Тут и они ничего не узнали, что еще больше убедило меня в успехе: если американцы не знают – удастся сохранить секретность, а весь расчет был на то, что никто не ждет. Премьер, Ицхак Рабин, в тот же вечер приехал к нам на тренировочную базу. Сказал мне: «Дан, из всех представленных мне планов это первый, который имеет все шансы быть реализованным. Остальные я бы все равно отмел». Он хорошо разбирался в этих вещах.

— Но правительственного разрешения у вас еще не было?

— Не было. Правительство село заседать в субботу. Совещаются, совещаются – и не могут прийти ни к какому решению. А в 3:30 мне нужно вылетать, чтобы успеть. Проходит четверть часа, двадцать минут. Я звоню военному секретарю Рабина, говорю: «Слушай, если мы не вылетаем сейчас, то проведение операции невозможно. Дайте разрешение хотя бы на вылет – а там заседайте, сколько влезет. У нас четыре часа на перелет, пока доберемся до цели. Если что – повернем обратно». Действительно, правительственное разрешение мне передали по рации, когда мы были уже в дороге.

— Когда вы поняли, что получилось?

— Когда удалось использовать посадку британского пассажирского самолета. Мы знали его расписание, и первый наш «Геркулес», где был я, другие командиры операции, первая штурмовая группа, садился вместе с ним. Аэродромные службы установили с ним связь, ему включили прожекторы. А мы без своих огней, под шум его моторов сели на халяву, незамеченными. Тогда я и сказал командирам, с которыми вместе сходил на поле: «Ребята, операция удалась, хотя еще и не началась».

— Почему были так уверены?

— Потому что эффект внезапности был столь велик, что даже если случатся небольшие сбои, на конечный результат это не повлияет. Там никто не мог нам противостоять. Мы в состоянии были удерживать взлетные полосы, сколько захотели бы. Я ведь знал, с кем мы имеем дело. Я не верил, что солдаты армии Уганды откроют огонь по «Мерседесу», увешенному флагами Амина, по «Лендроверам», в точности таким же, как у него, по нашим людям, перекрашенным в такой же цвет, как они все. Ну, могут кричать: «Стой!», но стрелять никто не посмеет. Так нам удастся пробраться в здание аэропорта и первыми открыть огонь.

— Все так и произошло?

— Не совсем. Случился прокол по дороге к зданию аэропорта. В «Меседесе» (в «президентском» «Мерседесе» разместилась штурмовая группа спецназа Генштаба «Саерет маткаль» под командованием Йони Нетаниягу. – В.Б.) у кого-то не выдержали нервы. Несмотря на то, что я говорил им тысячу раз: «Даже если в вас будут стрелять – не отвечайте. Мы едем прямо к зданию аэропорта, не останавливаясь. Если промедлим — там начнется резня». Но кто-то выстрелил от напряжения. Думаю, именно из-за этого погиб Йони. Потому что когда они выпрыгнули из машин, из диспетчерской башни, расположенной очень близко, раздались очереди. Возможно, там кто-то проснулся от выстрелов. Так Йони получил пулю в шею.

— То есть вообще в самом начале?

— Да, он даже не успел войти в здание. Его бойцы провели штурм уже без него. Они ворвались в помещение через окна. Крикнули на иврите: «Ложись!». Заложники легли, на ногах остались только террористы – так что их было очень легко опознать. Погиб лишь один заложник – от нашего огня. Он находился в одном месте зала, члены его семьи — в другом, ринулся к ним. Как только побежал – в него и выстрелили. Но это единичный случай. Террористы успели произвести лишь одну автоматную очередь – в течение двух минут с ними было покончено.

Йони

Командир подразделения медиков в той операции, в прошлом заместитель министра обороны и министр транспорта, бригадный генерал в отставке, доктор Эфраим Снэ рассказывал мне, что у Йони Нетаниягу шансов выжить не было. Пуля прошла по диагонали через все тело, повредив многие внутренние органы. Командир «Сайерет маткаль» умер у него на руках. Единственный погибший.

Тело Йони находилось в самолете медиков, где разместили и всех заложников. Как они себя чувствовали там, только что спасенные из ада, видел только Снэ.

Командир французского лайнера (он, а вслед за ним и вся команда, отказался от освобождения вместе со всеми иностранными заложниками, остались с израильтянами), определив в Эфраиме старшего, отдал ему честь, торжественно сказал: «Мерси боку!» Когда уже взлетели, одна из заложниц, тучная женщина, обратилась к командиру медиков: «Господин офицер, мне кажется, подо мной что-то военное».

— Я посмотрел, — рассказывает Снэ, — и мне стало не по себе. Это была «лимонка» особой системы. Она очень легко взрывается, поэтому в армии ее не используют – только спецназ. Видимо, выпала из бронежилета Йони, когда его загружали на борт. После этого туда завели сотню заложников. Только представьте, сколько человек могло на нее наступить. Взорвалась бы – никто не уцелел.

Были опасности и пострашнее. Часа в два-три ночи израильское радио передало сообщение о проведенной операции, о том, что наши самолеты по дороге домой.

— А нам еще лететь несколько часов, — сокрушал задним числом Дан Шомрон. — В любой момент из-под носа что-то может взлететь… Пришлось пилотам снизить высоту, чтобы не попасть под радары, — и остаток пути мы летели очень низко, хотя ночью это опасно.

Но зато из-за этого их встречал весь Израиль. Был национальный праздник. Толпы в Бен-Гурионе. Радость на улицах. Только в иерусалимском районе Рехавия была тишина.

Мне рассказал об этом Матан Вильнаи, нынешний посол в Китае, в прошлом заместитель начальника Генштаба, замминистра обороны, а тогда – заместитель командира операции. В Рехавии знали, что прогиб офицер десанта, сын профессора. Таких было двое – он и Йони Нетаниягу. Не знали, кто из них. Когда он вошел на свою улицу – распахнулись окна. Люди передавали друг другу: «Матан вернулся!»

Не вернулся Йони. Брат, премьер-министр, впервые побывал на месте его гибели на этой неделе – через сорок лет.
http://www.data24.co.il/?p=26582

[05.08.2015] Антон Носик: Практиковать забивание камнями не хочу




После интервью я спросил: "Антон, сам знаешь, какие сейчас времена. А если тебя схватят пониже талии?" - "Во-первых, бизнесом я давно уже не занимаюсь. Во-вторых, если что, махну в Белоруссию на машине, а оттуда - в Израиль".

Через пару месяцев мой собеседник едва не отправился в тюрьму за угрозы в адрес Сирии. Потом на границе РФ и Белоруссии появилась пограничная зона. А сегодня Антон умер.
https://www.facebook.com/shaulreznik/posts/1948389221853807

См. также:
Умер Антон Носик
Антон Носик: - Случилось так, что я живу
Антон Носик: Практиковать забивание камнями не хочу



Интернет-гуру, основатель благотворительного фонда и полиглот выучил библейский иврит благодаря «Евгению Онегину». Появлением кипы на голове он обязан арабским камнеметателям, обрезание сыну делать не спешит, а также одинаково негативно относится к сегрегации по национальному признаку и к евреям-выкрестам. Гений, парадоксов друг?



Ниже есть продолжение.

Мои еврейские бабушки и дедушка прошли Великую Отечественную, они были первым светским поколением в семье. Соответственно, традиций не блюли, заповедей не помнили, на идише при моей жизни уже не разговаривали, синагогу не посещали. Поэтому в родительском доме никакого представления об иудаизме я получить не мог. Впрочем, мой троюродный брат Леви Китросский, один из создателей организации «Маханаим», пришел к вере еще в 70-е годы. Согласно семейному преданию, он к себе в квартиру в многоэтажке на Юго-Западной затаскивал барана, чтобы кошерно зарезать…

То, что я еврей, и что в СССР есть антисемитизм, я знал с детства. Кто-то из друзей семьи сидел в отказе, кто-то лес валил за «антисоветскую деятельность», других не брали на работу или не принимали в вузы… Но на себе я всего этого не чувствовал, потому что учился сперва в английских спецшколах (в одной из них — с Владимиром Соловьевым), потом — в замечательной 201-й литературной школе имени Космодемьянских, где у нас была одна классная руководительница с Александром Будбергом. Евреев в этих заведениях училось много, а антисемитов не было совсем. Но твердое представление о том, что меня, как еврея, не захотят принять в вуз, существовало. Об этом мне говорили все репетиторы.

В 14 лет я заинтересовался еврейским языком и литературой. Дело в том, что мне легко даются языки, к тому моменту я разговаривал на английском, французском и чешском, читал на польском и словацком. Вокруг меня были сплошь отказники, которые изучали или преподавали иврит на расстоянии протянутой руки и трех рублей за урок. Отчего же не присоединиться?

Советскую власть я ненавидел, но в возрасте 14 лет уехать из СССР самостоятельно было невозможно. А родители никуда не собирались, потому что бабушка была категорически против. Она — эдакий герой фильма «Гуд бай, Ленин!», всю жизнь изображала пламенный советизм. Как потом оказалось, из страха и ненависти, чтобы любимая дочь не вступила в конфликт с властью.

Папу советская власть выпускала в творческие и гостевые командировки за границу. Из Франции он привез фотоальбом с видами современного Иерусалима. Я понимал, что живьем это никогда не увижу. Равно как и Париж, карта которого висела у нас в туалете и улицы которого я знал наизусть. В спецшколе преподавали про London is the capital of Great Britain, а мне — что Париж, что Лондон, что Юпитер. Другая планета.

Иврит я все же пошел учить, два года меня учил Алексей Владимирович Магарик. Ныне — иерусалимец и обладатель корочки узника Сиона, потому что за преподавание мне иврита его отправили в мордовские лагеря валить лес. После того как Магарика посадили, я еще успел взять пару уроков у Михаила Анатольевича Членова, который преподавал тоже подпольно и тоже по три рубля за урок. Его, слава Б-гу, посадить не успели.

С книгами на иврите в Москве проблем не было. Танах, который я хотел прочесть в оригинале, можно было легально достать в Хоральной синагоге. Каждые два года проходила Московская книжная ярмарка, куда все евреи входили в куртках на молнии, а выходили беременные книгами. Поэтому через некоторое время на современном иврите я читал без проблем, а Танах читал, но не понимал. Кто бы меня тогда поучил библейскому ивриту и объяснил, что, если союз «ve-» прибавляется к будущему времени, получается прошедшее?

Помог… «Евгений Онегин» в переводе Авраама Шленского. Там используются библейские лексические конструкции во всей их полноте и красоте, и там они понятны благодаря знанию оригинала. Например, пишет Татьяна Онегину: «Напишу ему, чего ж ему боле», — и понимаешь, что будущее время используется в значении настоящего, а третье лицо — это форма уважительного обращения, аналог отсутствующего в современном иврите «Вы».

Эфраим Севела в камне
Я к тому времени понимал: если большевики открывают рот, они врут. Если говорят, что Б-га нет, — значит, Он есть. Впоследствии, поступив в Третий медицинский институт, я обнаружил, что в научных кругах существует такое же неприятие советского материализма и вульгарного атеизма, какое во мне развилось стихийно. Например, наша кафедра микробиологии устраивала дискуссию с кафедрой научного коммунизма по поводу обязательной для всех советских естественников догмы «Жизнь — это форма существования белковых тел». Которая, конечно же, является полной фигней с точки зрения современного научного знания: классик марксизма-ленинизма не слыхал про небелковые формы жизни, а к 1980-м годам они уже были хорошо изучены и описаны…

У меня существовала некая стихийная вера в существование Б-га, но я не особенно заморачивался вопросом, как этого Б-га зовут. С практикой и с ритуалами, описанными в еврейских Книгах, были проблемы. В Торе я прочел о том, как нашли человека, который в субботу собирал хворост, и забили его камнями. Мне было очевидно, что практиковать нечто подобное я не хочу. Или, например, недельная глава «Пинхас»: увижу, как кто-то любит нееврейку, проткну обоих копьем, и за это в священной Книге самая длинная глава будет имени меня? Это не прикалывало.

Мой родственник Китросский, затаскивающий барана к себе домой, чтобы его правильно зарезать, тоже казался архаикой. И обрезание, и много чего другого. Поэтому мысль о принадлежности к практикующим иудеям в моей голове не возникала. Не возникла и тогда, когда карточный домик под названием СССР окончательно рассыпался, и мы с семьей по приглашению Музея Тель-Авива и тогдашнего президента Хаима Герцога-старшего посетили Израиль в 1989 году.

Самая доходчивая книга о том, что это была за страна в ту пору, — это «Остановите самолет, я слезу» Эфраима Севелы. Я приехал в Израиль, имея опыт Вены, Западного Берлина, Лондона, куда с началом перестройки успел съездить. Тот Израиль, тот Тель-Авив, который был виден с балкона гостиницы «Дипломат», был книгой Севелы в камне. Страна чудовищной бюрократии и социалистического вмешательства государства во все вопросы жизни граждан.

Но Яша Гробман, сын художника Михаила Гробмана, посадил меня в свою машину и отвез в Иерусалим. В такой Иерусалим, который я с тех пор и люблю, в квартал Абу-Тор, в Шейх-Джаррах. Мы поднялись на Храмовую гору, прошли по Виа Долороса, были у Стены Плача. Потом заехали в гости к Яшиному однокласснику-марокканцу на улице Дерех-Хеврон, его семья говорила со мной на очень изысканном французском. И как-то вштырило меня: вот этот Иерусалим — среда обитания, которая никакого отношения к левосоциалистическому Тель-Авиву явно не имеет.

Это было через пару лет после начала Первой интифады, люди из Тель-Авива в Иерусалим в ту пору вообще не ездили, не позволяли себе ступить на «незаконно оккупированные палестинские территории». А я посмотрел на Иерусалим без всей этой троцкистской шелухи и увидел совершенно другое — 3000 лет нашей истории, среди которой нормально живут нормальные люди. По древним европейским столицам с их пресловутыми памятниками ходишь, как по музеям. Можно туда эмигрировать, но это будет чужая жизнь среди чужих людей.

А вот посмотрел я на Иерусалим, и открылась мне своя жизнь среди своих людей. Нормальные люди, с высшим образованием, с хорошим английским или французским, с достижениями на мировом уровне в медицине, кибернетике, в сельском хозяйстве. Не комплексуя перед «бедными обездоленными палестинцами», не бросая камни в других евреев, не ненавидя их. Просто живут. И я бы мог, как они.

Пусть по ним Саддам долбанет

Через полгода после той первой поездки я приехал в Израиль жить. Таксист восточного происхождения, который вез меня из аэропорта, всю дорогу читал мне политинформацию на гортанном своем иврите. Он чудовищно ругал Щаранского, говорил: «Еще один стал евреем из-за денег». Для меня Щаранский был героем, узником совести, а для него — ненавистным белым ашкеназом, которому государство стелет красную дорожку за какие-то там заслуги по выезду в Израиль таких же ашкеназов, как он сам.

Когда была война в Персидском заливе, я по редакционному заданию «Маарива» зашел в палаточный городок, разбитый возле кнессета. Там сидели восточные евреи, пили чай и смотрели новости про войну, перемежающиеся репортажами о прибытии очередной группы репатриантов из СССР. Одна дама марокканского происхождения, попивая чай из пиалы, воскликнула в сердцах: «Да пусть Саддам Хусейн по ним ракетой долбанет!» Представляете, сидит израильтянка и мечтает, чтобы иракский «Скад» попал в самолет с новыми гражданами страны.

Меня это, впрочем, не очень задевало. Я понимал, что это позиция маргиналов, в отличие от советского антисемитизма, где власть тебе с рождения указывает, где учиться, где не учиться, кем работать, а кем — нет. Израиль до середины 90-х был типичным социалистическим государством, в котором не было полноценной меритократии, и поэтому основные блага распределялись среди жителей по принадлежности к группе, представленной политически: кибуцы, ультраортодоксы, бюджетники, выходцы из стран Магриба, члены профсоюза и так далее. В таких условиях общество начинает автоматически делиться на группы, которые борются за ресурс и ненавидят друг друга.

Кульминацией было, наверное, убийство Рабина. Волна ненависти на прямых выборах 1996 года достигла пика, когда вдова Рабина напрямую обвиняла Нетаньяху и его сторонников в убийстве мужа. Но выборы 1996 года на этой риторике выиграть уже не удалось: оказалось, что что-то в этой машине сломалось за годы строительства капитализма. Сказались рыночные реформы, для бизнеса и общества секторальная принадлежность перестала иметь такое значение.
После обрезания — на вернисаж

Я в Израиль приехал стихийно верующим, не принадлежащим к конфессии. Отношение к любой правящей к конфессии у меня — как к КПСС. Религиозные институты, на мой взгляд, не должны править страной и вмешиваться в жизнь государства крупнее Ватикана… А дальше в моей жизни случилась смешная история, цепь таких случайностей, которые задним числом больше напоминают закономерности. Рациональные доказательства существования Б-га, Который от тебя что-то хочет.

Летом 1990-го мы с женой снимали двушку на улице Яффо, у нас постоянно селились такие же репатрианты, как мы, но только что прибывшие. И вот жил у нас такой парень Леонид, который в Израиле стал Лионом в честь Фейхтвангера. Недалеко от нашего дома находился район Кирьят-Моше, где живут религиозные сионисты. Леня посещал там уроки в сионистском религиозном институте «Махон Меир» и носил кипу, потому что там так у них было положено. Однажды Леня позвал нас с женой на экскурсию в Хеврон, организованную его институтом.

Приезжаем автобусом в Кирьят-Арбу, нас там размещают в общежитии и пешком ведут в Бейт-Адассу, еврейский анклав в самом центре арабского Хеврона. На третий год Интифады это было реально стремно: идет еврей в таких местах — араб кидает камень. И вот топают себе по хевронскому рынку 20 человек: 17 религиозных сионистов с курсов в «Махон Меир», Леня и мы с женой. Направлялись мы в гости к художнику Шмуэлю Мушнику, который по сей день живет в центре Хеврона. Увидев косо посматривающих на нас арабов, мои спутники из «Махон Меир» снимают свои кипы и осторожно убирают в задний карман джинсов. Чтобы чего не вышло.

Тут мне ударило в голову очень большое количество мочи. Я на своей земле должен скрывать, что я еврей, чтобы камнем не кинули?! Для этого весь сионистский проект?! Не стал снимать, и потом остался я в той кипе на неделю. Я бы, наверное, ее потом снял, потому что ограничения и ритуалы, которые вытекают из ношения кипы в Израиле, были не про меня. Не собирался я три раза в день молиться и половину рабочего дня посвящать изучению Торы. Кипа тогда была всего лишь декорацией на голове, отражавшей отсутствие страха. Но дальше случилась еще одна неожиданная история.
Доносы на правых

В августе 1990 года группа русскоязычных журналистов во главе с Эдуардом Кузнецовым начала создавать на базе «Маарива» первую качественную русскоязычную газету Израиля. Вполне по стандартам «Коммерсанта» Владимира Яковлева, хоть мы тогда ничего и не знали о «Коммерсанте». Все мы жили в Иерусалиме, как положено идейным сионистам, а редакция находилась в Тель-Авиве, в «Бейт Маарив».

Журналисты «Маарива», сплошь левые, тут же принялись писать на нас доносы своему руководству. Дескать, набрали людей правых взглядов на создание русской газеты, живут они все в Иерусалиме, а некоторые — даже на оккупированных территориях. Кузнецов по взглядам вообще ястреб. Нехорошо. Разогнать бы их поскорее.

Поток доносов на нашу редакцию удесятерился, когда я начал носить кипу. Тогда меня вызвал к себе один из создателей «Маарива», Дов Юдковский, который относился ко мне настолько хорошо, что дал писать «Колонку репатрианта» на иврите с моим фото. Юдковский сказал: «Мне кажется, ты умный парень. Тебе светит большая карьера в израильской журналистике. Пойми, что здесь все левые и кипа твоя для них — это как красная тряпка для быка. Лучше бы тебе эту кипу снимать при входе в редакцию, а еще лучше — за 2 квартала до нее». 1990 год на дворе, полгода я в Израиле, и меня просят: скрывай, что ты еврей! Тогда эта кипа и приросла к моей голове окончательно.

Еще год спустя, когда мой коллега и родственник доктор Чернов вместе с нынешним героем нефтяных разборок Максом Фрейдзоном занимались обрезаниями, я пригласил их к себе. Чик-чик, и все случилось, а уже на следующий день я пешком пошел на вернисаж Кабакова в Музей Израиля. Враскоряку, но пошел. Они хорошо все сделали.

А дальше я для себя определился, что я соблюдаю, чего не соблюдаю. Есть условно 613 заповедей, 40–50 неисполнимы, если ты мужчина или женщина, еще столько же — потому что не стоит храм на Храмовой горе, а из оставшегося ты все равно сам выбираешь, что для тебя важно, а что нет. «Не убий», «Не укради» или ногти с тремя щепочками сжигать.

Я соблюдаю кашрут так, как его вижу, не в виде печати на упаковке, а не смешивая мясное с молочным, не поедая свинину и морепродукты. В Судный день не ем, 9 ава не ем. Но в субботу и курю, и езжу: ни то ни другое я не считаю работой. Для меня очевидно, что Тора действительно умещается в одном принципе: не делай другому то, чего не хочешь, чтобы делали тебе, а все остальное — комментарии.
Спасти ливанскую девочку

Благотворительность — это индустрия, где я всего лишь винтик большой системы. В личном качестве я ищу возможность помочь людям в миллион раз эффективнее, чем это делалось в эпоху до интернета. Насчет помощи «своим»: мне не нравится вообще слово «свои», я видел иудейские войны, где у литваков своими были литваки, а вижницкие хасиды воевали с гурскими не хуже, чем арабы-христиане с арабами-мусульманами. Маркером «свой — чужой» пусть русские фашисты занимаются, это в их религии центральная дихотомия.

Когда я в 2005 году создал фонд «Помоги.Орг» для того, чтобы вооружить российскую благотворительность интернет-инструментарием, самое большое количество денег на лечение первого же ребенка в списке поступило с форума последователей дьякона Андрея Кураева. А когда прошло восемь лет и мой фонд создал программу помощи многодетным семьям, оказалось, что из 50 семей, которые мы поддерживаем, многодетных священников — половина. То есть кроссконфессиональность так и работает в две стороны. Если человек тонет, не надо требовать его паспорт, сначала надо вытащить его из воды.

Во время Второй Ливанской войны я помог вывезти из Бейрута ливанскую девочку-христианку к родственникам в Канаде. Был такой момент, христианам было плохо в Бейруте. И мне не очень важно было, им там плохо из-за «Хезболлах», или из-за действий израильской армии на юге страны.
Врач на фельдшерских курсах

По прошествии 24 лет после того, как кипа прилипла к моей голове и сделала адептом религии, я могу объяснить то, чего не мог объяснить тогда, когда эту кипу надел. Если ты веришь, что в начале сотворил Б-г небо и землю, что существует Высшая сила, сила Добра, тебе захочется быть на ее стороне.

При выборе религии мне не кажется правильным поступать как богоискатели из числа советской интеллигенции — идешь-де в библиотеку, читаешь литературу разных конфессий и делаешь выбор, как в супермаркете. Есть же некие данности. Если ты еврей, то у тебя есть твой еврейский способ бороться на стороне Добра. У русских есть их православный способ.

Переход еврея в христианство кажется мне выморочным концептом, при том что среди близких и дорогих мне людей есть выкресты. Это как русские музыкальные группы, поющие на выученном английском языке. У меня нет никакой проблемы спеть все 206 песен битлов наизусть, но слушать российскую группу, которая поет по-английски, стараясь повторить успех АBBА, мне не очень интересно. И так же мне странно, когда евреи, наследники многотысячелетней традиции служения Б-гу и соответствующей системы ценностей, начинают учиться у значительно более молодой конфессии только потому, что ее представители составляют большинство на территории страны проживания. Если у тебя есть такое богатое наследство и ты делаешь вид, что его нет, это все равно что человек с высшим медицинским образованием пойдет на фельдшерские курсы учиться градусник ставить.

Я себя чувствую евреем, человеком русского языка и русской культуры, израильтянином, который служил в армии, который каждый год привозит в Израиль сына и хочет, чтобы он говорил на иврите, чтобы в каждом городе у него были друзья. Воспитываю ребенка по образу и подобию себя в том смысле, что я пригласил моэля в 25 лет. Это значит, что мой ребенок абсолютно свободен от индоктринации. Будь то еврейской, русской или индуистской — Лева половину жизни прожил в Индии, имеет друзей, видел ритуалы.

Я воспитываю его так, чтобы свой осознанный выбор он сделал, основываясь на максимуме информации и на том, к чему лежит его душа. Разумеется, я не сомневаюсь, что его душа ляжет туда же, куда легла моя.


Повелитель СМИ

Антон Носик родился 4 июля 1966 года в Москве. В 1989 году окончил лечебный факультет Московского медицинского стоматологического института имени Н.А. Семашко. Переселился в Израиль, где занялся журналистикой. В 1996-м начал вести рубрику об интернете «Наши сети» в газете «Вести», а позднее — сетевое обозрение «Вечерний интернет». В 1997 году вернулся в Россию, стал одной из наиболее известных в Рунете фигур. Носик сотрудничал с Фондом эффективной политики, на средства которого в 1999-м запустил интернет-издания «Газета.Ру», «Лента.Ру» и «Вести.Ру». Пост главного редактора «Ленты.Ру» занимал до 2004 года. В 2001-м Носик был назначен вице-президентом, президентом, затем президентом по развитию «Рамблер Интернет Холдинга». В 2004-м занял пост советника в созданном ранее холдинге Rambler Media Group. В 2006-м Носик стал руководителем службы блогов в компании «Суп», которая приобрела право на обслуживание русскоязычного сегмента LiveJournal, а затем выкупила этот сервис. В 2008–2009 годах работал главным редактором основанного им портала деловых новостей bfm.ru. В ноябре 2009-го был переведен на должность заместителя гендиректора холдинга «Объединенные медиа» Михаила Бергера и назначен шеф-редактором bfm.ru. В 2011-м покинул холдинг, вернулся в SUP Media медиадиректором. С 2005-го — учредитель фонда «Помоги.Орг».
Носик против ипотеки

Выходцы из Советского Союза столкнулись в Израиле 90-х с целым рядом неизвестных им реалий — от многопартийных выборов до развитой системы кредитов и ссуд. В первые годы репатрианты жили на съемных квартирах, готовясь взять ипотечную ссуду для покупки собственного жилья, как к тому призывали государственные и банковские структуры.

Вопреки рекомендациям и общему ощущению, что аренда — это выбрасывание денег на ветер, Антон Носик опубликовал аргументированную статью, в которой предостерегал от получения ипотеки. По его мнению, цены на квартиры были взвинчены искусственно и новым гражданам следовало бы переждать квартирный бум. «В начале 90-х годов цены росли спекулятивно, на ожиданиях. Государство Израиль делало фиктивные покупки у подрядчиков, фактически предоплачивая эти квартиры. В ход шел бюджет министерства жилищного строительства», — отмечал Носик десятилетие спустя.

Впоследствии многие репатрианты обвиняли журналиста в том, что из-за его выкладок они потеряли драгоценное время и деньги — арендная плата росла, аналогичным образом выросли цены на недвижимость, не собираясь снижаться. Носик парировал: «Я никогда не говорил: «Если у тебя есть деньги, засунь их за пазуху и живи на съемном угле». И тут произошла приватизация квартир в России, начали приезжать репатрианты с деньгами. Это уже были совершенно другие люди, которым ипотека помогала добрать $10- 20 тысяч. Принципиально иная ситуация».

Возможно, вас также заинтересует:

http://www.moscow-jerusalem.ru/intervyu/anton-nosik-praktikovat-zabivanie-kamnyami-ne-xochu/

Умер Антон Носик



В ночь на воскресенье, 9 июля, умер известный блогер Антон Носик...причиной смерти стал сердечный приступ.

Антон Носик — один из самых известных медиа-менеджеров Рунета...Носика называют одним из "отцов Рунета"... Он был редактором крупнейших новостных интернет-изданий - Lenta.ru, Gazeta.ru, NEWSru.com. Входил в состав менеджеров холдинга «Рамблер». До марта 2011 года занимал пост главного редактора сайта Bfm.ru.

См. также:
Антон Носик: - Случилось так, что я живу
Антон Носик: Практиковать забивание камнями не хочу


Ниже есть продолжение.

Он также занимал пост медиадиреактора компании SUP Media, владеющей сервисом блогом LiveJournal и был автором популярного блога, входил в десятку самых популярных блогеров Рунета по версии Яндекса.

Артон Носик родился в семье писателя Бориса Носика и филолога Виктории Мочаловой. Его отец в 2011 году был избран почётным членом Российской академии художеств. Отчим Антона - художник Илья Кабаков.

В 1990 году Носик эмигрировал в Израиль, где начал свою журналистскую деятельность. Как журналист он приобрел широкую известность в Израиле благодаря своих газетным материалам - сначала на экономические темы, а затем - на темы интернета и компьютеров.

В 1997 году вернулся в Россию.

Антон Носик был членом Российского еврейского конгресса. Он активно занимался общественной деятельностью.

В 2016 году Антона Носика оштрафовали на 500 тысяч рублей за пост в "Живом Журнале" под заголовком "Стереть Сирию с лица земли".

Суд признал запись, в которой Носик одобрял российские бомбардировки Сирии и сравнивал страну с нацистской Германией, экстремистской.

Сам блогер отказывался признавать свою вину.

...В начале 2017 года Европейский суд по правам человека начал рассматривать жалобу Носика на этот приговор...
https://lenta.ru/news/2017/07/09/nosik/
http://www.bbc.com/russian/news-40547212
http://txt.newsru.com/russia/09jul2017/nossik.html
http://txt.newsru.co.il/world/09jul2017/anton_105.html
http://cursorinfo.co.il/v-moskve-umer-bloger-i-zhurnalist-anton-nosik/