Wednesday, September 11, 2019

Хазин о панрегионах (10.09.2019)

См. также:
Школьников: Мир после глобализации и Новой Ялты

Давайте смотреть на панрегионы (или макрорегионы, финансовые зоны) с точки зрения прагматики. США в 1944 году имели уникальные условия, но схема "кредиты в обмен на дешёвые товары" вышла им боком: тянуть весь мир своей валютой, с долей ВВП меньше 20% мировой оказалось невозможно. Аналогичный случай был в городе Бердичеве, ой, простите, в Евросоюзе: уж на что мелкой казалась Восточная Европа, а у Западной ресурсов на неё не хватило.

Отсюда вывод: никто больше делиться не будет, то есть -- границы все оставят! И кормить чужих не будут ни при каких условиях. Кроме того, поскольку либеральные элитные группы никуда не денутся, а работать с этими прохвостами невозможно, то картина будет следующая.

Ниже есть продолжение.

Первое: на "новой Ялте" будут проведены границы "панрегионов", в том смысле, что любое вмешательство в политические процессы в "чужом" регионе будут запрещены. Если будут территории, которые не поделены (Африка), то там право сильного.

Второе. В каждом макрорегионе есть доминирующая страна (США, Россия, Китай, Индия). Они на переговорах друг с другом решают общие правила и мировой порядок. Все остальные имеют право апеллировать только к "своим" гегемонам.

Третье. Страны, которые попали в соответствующие панрегионы имеют право открытым голосованием (референдумом) признать свою ассоциированность с гегемоном и тогда следовать установленным правилам. В ответ гегемоны будут чем-то делиться. Это будет как республики СССР, которые строили социализм, но с национальной спецификой. Отличие от СССР будет в том, что границы останутся и уровень жизни может быть очень разный. Пример -- страны Западной Европы и США.

Четвертое. Страны, которые попали в панрегионы, но в которых либеральное либо националистическое лобби оказалось сильным и они не согласились стать "младшими партнёрами". С ними всё просто -- они живут в рамках рыночной экономики. но выходят на рынки своего панрегиона. Выход на рынки чужих панрегионов только с разрешения гегемонов. Это как отношения Латинской Америки и США в 50-е годы. Стройте что угодно, но будете выпендриваться -- получите Стресснера, Сомосу или Пиночета. Можно даже "папу Дока". И так до тех пор, пока не проголосуете на референдуме о том, что гегемон лучше знает, что и как.

Как показывает опыт 50-х годов прошлого века, лет за 15-20 такая ситуация устаканится. Либералы вымрут, все, кто надо, подпишется под единственно правильные условия, никто не будет специально никому улучать жизнь (Болгария будет жить беднее, чем Казахстан, но лучше, чем, скажем, Молдавия или Украина). Никто никого не будет лишать политического суверенитета, но чем больше суверенитета -- тем беднее будет жизнь.

Где-то так.
https://aurora.network/forum/topic/71549-mir-posle-globalizatsii-i-novoy-jalty#c-455192

Школьников: Мир после глобализации и Новой Ялты (09.09.2019)

Заметка почти полностью.

Наиболее вероятным сценарием развития мира в ближайшие двадцать лет является «мир панрегионов», что представляется многим как повторение сценария между серединой 19 и серединой 20 века, когда в мире было несколько великих держав, разделивших между собой мир. Вот только войти в одну реку дважды нельзя – развитие технологий, логистики, взаимное проникновение, наследие неудачной глобализации и другие факторы вносят своё существенное влияние.

Ниже есть продолжение.

Обратим свой взор в не очень далекое будущее, на тот мировой порядок, что будет создаваться в мире панрегионов. Именно так будет выглядеть мир после Новой Ялты: великим державам – права, остальным – закон и налоги.

И да, этот принцип останется неизменным.

Глобальный мир

До середины 19—го века наличие непосредственных и желательно открытых границ было ключевым требованием для интенсивного и регулярного взаимодействия стран и народов. Большая часть контактов в экономике, культуре, религии, социальной сфере и т.д. строились в формате двусторонних отношений. Периодически возникали попытки построения наднациональных правил и/или многосторонних союзов (Венский конгресс, Ганзейский союз и др.), но по большей части их роль была сильно ограниченной, становясь в большей степени исключением, чем правилом.

Дружба «через соседа» была важнейшим фактором политики. Как Россия более века назад «дружила» с Францией через Германию, так мы сейчас «дружим» с Германией через Польшу и Венгрией через Украину. В предыдущие века было справедливо – чем больше границ между странами, тем сложнее взаимодействовать.

Развитие транспортной связанности и мобильности населения повлекло изменение контуров геополитики и экономики, были запущены механизмы глобализации. Снижение влияния двусторонних контактов, формирование всеобщих наднациональных правил и принципов стало набирать значимость. В какой-то момент была пройдена точка, когда наднациональные правила стали определять намного больше в политике стран, чем двусторонние договоренности, соглашения и союзы. Произошло ли это в момент образования Лиги наций, или при вступлении США в Первую мировую войну, что определило национально-территориальный принцип мира после победы, не важно. Это вопросы для историков.

Вот только при начале глобализации была допущена критическая ошибка, которая так и не была исправлена позднее. Все считали выгоду исключительно от экономической глобализации, которая тривиальным образом выводилась из углубления разделения труда, в рамках развития капиталистической или антикапиталистической (советской) экономических систем. Но практически никто не пытался посчитать убытки от бессистемной глобализации в других сферах жизни.

Вот и получилось, что прибыль от экономического объединения оказалась в разы меньше, чем убытки от социальной, культурной, образовательной, религиозной и т.д. унификации. И да, любые разговоры про первичность экономики над всеми остальными аспектами общественной жизни есть редуцирование, т.е. глупость. Нельзя раздельно рассматривать экономику, социальную сферу, психоисторический смыслы, культурные и другие вопросы. Любой сложный фактор необходимо оценивать разносторонне, надсистемно, в ином случае мы так и не извлечем уроков из падения очередной Вавилонской башни.

Вернемся к глобализму. В представлении многих он заключается/ведет к полному уничтожении национальных особенностей, различий между странами и народами в самое ближайшее время, но это серьезное упрощение. Среднесрочные цели и представления о будущем у глобалистов сложнее – индивидуальность государств/народов допустима, но она должна оставаться лишь на локальном, внутреннем уровне. Все внешние взаимодействия следует производить через систему общемировых правил и принципов, которым все подчиняются. Мир становится общим, в том смысле, что каждый взаимодействует с каждым, но не через двусторонние связи, а через общее пространство, живет в едином времени. Никто не закрыт от общего миропорядка.

Глобальный мир можно представить как океан, наполненный громадным количеством небольших островков, каждый из которых не автономен, нуждается во всех остальных, но для покупки/продажи продукции и услуг надо плыть не на другой остров, а на экстерриториальные специализированные ярмарки.

Вот именно такой мир и строили правые либералы, где столицы/большие города растворялись в общем море, а дальние провинции стран становились своеобразными островами старого мира.

Посмотрите на карту мира из космоса ночью, святящиеся точки городов и есть глобальное море в физическом плане, а темные куски карты вокруг них – острова. В далекой перспективе мир должен был стать одним большим святящимся пятном, но на это ушло бы несколько поколений. Никто из вменяемых глобалистов, да именно вменяемых и мыслящих, не ждал этого в ближайшие десятилетия.

Таким образом, построение глобального мира является естественным с точки зрения голой экономики ходом в развитии человечества. Вот только анализ сложных процессов в рамках одного из аспектов – гиблое и бессмысленное дело. Выгода от углубления разделения труда оказалась в разы меньше, чем требуется ресурсов на сопоставимое по скорости объединение в других сферах.

Фактически мы будем наблюдать продолжение глобализации и формирование единого человечества, но процессы должны идти значительно медленнее и осознаннее. Исходя из принципов избыточности, характерных для Вселенной, человечество на Земле сможет объединиться не раньше, чем появятся космические колонии/межзвездные путешествия.

Мир панрегионов

Нельзя вернуться в прошлое. Мир панрегионов не будет повторением ни периода империй, перед Первой мировой войной, ни периода Холодной войны, когда существовали отдельные и практически не связанные экономические и технологические системы.

Картинку ближайших десятилетий будет более сложная и интересная:

* панрегионов будет несколько, внутри них будут действовать уникальные социальные, экономические, технологические и т.д. системы;
* наднациональная глобальная система законов будет сохранена, но ее роль и масштаб в разы уменьшатся, где были океаны, останутся небольшие внутренние моря;
* взаимодействие панрегионов будет происходить через этот урезанный глобальный мир;
* законы глобального мира будут недоступны внутри панрегионов, т.е. никаких ЕСПЧ и им подобных структур;
* взаимодействие панрегионов и глобального мира будет через буферные территории, своеобразные Гонконги. С одной стороны, это часть панрегиона, с другой есть внутренняя граница для населения, товаров, технологий и т.д., но открытость миру этой территории значительно больше;
* буферные территории будут на окраине панрегиона, а не столицы и крупные города. Надо полностью отключить инстинкт самосохранения, чтобы в административном, деловом, научном и т.д. центре/ядре, позволять создавать аномальную зону;
* невошедшие в панрегионы страны и территории будут подвергаться все такому же массовому ограблению;
* панрегионы будут в крайне жесткой форме требовать от внешних территорий открытости, соблюдения мировых законов и т.д.

Интересным будет феномен буферных/транзитных территорий панрегионов, на их территории будут формироваться совместные предприятия, приезжать иностранцы и т.д. Именно сюда будут выдавливаться настроенные оппозиционно граждане – зоны большей свободы. Не согласен человек с мнением и принципами большинства – езжай во фронтир. Собственно, так и образовывалось казачество, чья энергия была в итоге направлена на благо России, а не ее развал. Поляки зажимали казаков, получая давление внутрь страны, Россия осторожно выдавливала их на окраины и без лишней надобности не трогала. История наглядно показала, чей подход был верен.

В остальном же, Африка как была архипелагом из множества островов (портов для вывоза ресурсов), так им и останется. У стран и народов будет выбор – войти в панрегион, приняв его законы и резко сократить общение с остальным миром, или перейти в разряд дикого поля, где минимум прав и защищать вас никто не будет, только грабить.

Таким образом, в мире панрегионов не будет универсальных законов, его структура будет намного более сложной, чем виделось глобалистам, но в тоже время, тенденция на всеобщую интеграцию, без избыточных ускорений, будет четкой и понятной.

Описанный принцип миропорядка более интересным и сложным, чем нам кажется. Если человечество сможет не нырнуть в следующую попытку глобализации, а пойдет по сценарию «Триполярный мир», у нас есть хороший шанс качественного развития.

Резюме

Контуры постглобального мира панрегионов просматриваются все более ясно и четко. Попытка глобализации, исходя из приоритета экономики и игнорирования остальных особенностей стран, народов и культур уже раз завели нас всех в тупик. Будем надеяться, следующий заход будет более плавным и не таким экстремальным.

Возврата к прошлому нет, многие сферы жизни будут подвергаться взаимному проникновению разных культур и подходов, общемировые, глобальные законы претерпят серьезные изменения, да и применяться они будут только к несубъектным территория. Особый интерес представляют буферные, транзитные территории, фронтиры, которые будут позволять панрегионам сбрасывать внутреннее напряжение и фильтровать входящий поток.

Подождем «Новую Ялту», и посмотрим, насколько этот мир будет походить на нарисованную мной картину.



https://aurora.network/forum/topic/71549-mir-posle-globalizatsii-i-novoy-jalty

Пакт Молотова-Риббентропа: победа или поражение ? (03.09.2019)

Заметка полностью. Форматирование моё.

23 августа исполнилось 80 лет заключению пакта Молотова-Риббентропа. С начала перестройки вокруг этого события идут бесконечные исторические баталии, которые постоянно проецируются на современную политику. Конечно, вспоминаются пресловутые тайные протоколы – дескать, фашистская Германия и советская Россия договорились и поделили вероломно между собой Восточную Европу. И понятно, что особенно в этом усердствовали вновь образованные прибалтийские государства, которые как огня боялись точки зрения, что обескровленная революциями и гражданской войной Российская империя (в формате СССР) просто возвращает потерянные территории. Понятно, что нам и в этот юбилей те же поляки припомнят, как, по их мнению, началась Вторая Мировая война: 1 сентября 1939-го года два агрессора – гитлеровская Германия и сталинская Россия – напали на свободную Польшу (о том, как Польша в 1938-м году вместе с гитлеровской Германией напала на Чехословакию и как Польша сорвала советско-французский план по защите Чехословакии – в современной Речи Посполитой не очень любят вспоминать).

Но все-таки людей, интересующихся историей в нашей стране, волновал и волнует другой вопрос. Заключение этого пакта – победа или поражение? Советская точка зрения была доходчива и проста – «мы» почти на два года оттянули начало войны и сумели лучше подготовиться.

Но как раз с перестройки и пошел вал публикаций, который опровергал эту точку зрения. Среди них были и примитивные – «если бы сталинские идиоты не трогали бы старых укрепрайонов (это было сделано после переноса границы на Запад – присоединение Западной Украины и Белорусии, Молдавии, Прибалтики - на несколько сотен километров) на них бы легко остановили немцев)» и «до последнего дня перед нападением идиотское советское руководство отправляло все необходимое для войны Гитлеру». Но были и серьезные публикации, которые во всех аспектах проследили, как использовали время до начала Великой Отечественной войны Германия и Советский Союз. Ведь очевидно, что пакт Молотова-Риббентропа был выгоден не только СССР, но и Германии.

В этих публикациях очень четко прослеживалось, что, например, получал от фашистской Германии Советский Союз в обмен на пшеницу и нефть – а среди этого были и денежные займы, и суперстанки для нашей оборонки, которые мы сами производить не могли. Но все-таки все серьезные специалисты, анализируя, как изменились за эти два года армии двух будущих суперпротивников, делали вывод – да, Красная Армия, безусловно, стала больше и сильней, но немецкая армия сделала ещё больший скачок в своем развитии. Действительно, она все эти годы воевала в самую «новую» войну. Ни советско-финская война, ни «освободительные походы» Красной Армии в Западную Украину и Белоруссию и близко не дали такого уникального опыта нашим войскам. Поэтому (по гамбургскому счету) казалось, надо делать простой вывод – пакт Молотова-Риббентропа – это ошибка нашего руководства. Но есть один «РОЯЛЬ в кустах», на который почему-то не обращает внимание большинство авторов публикаций на данную тему. В день, когда был подписан пакт Молотова-Риббентропа, 23 августа 1939 года, во всю продолжалось наступление войск комкора Жукова против японцев на реке Халхин-Гол в Монголии (в этот день японцев окончательно окружили, а в самом конце августа окруженные японские войска были уничтожены).

Ниже есть продолжение.

Подписание пакта Молотова-Риббентропа было «громом среди ясного неба» для японцев. Их союзник по антикомминтерновскому пакту 1936-го года – гитлеровская Германия – заключает договор о дружбе и ненападении с их главным совместным врагом в тот момент, когда японские войска истекали кровью в борьбе с этим врагом. Для японцев это было не просто предательство, а супер предательство. К тому же, среди японских интеллектуалов были люди, серьезно изучавшие расовую доктрину фашистской Германии и предупреждавшие руководство, что японцы для Гитлера – это не совсем полноценные люди. И договор о «дружбе и ненападении» СССР и Германии был лучшим доказательством этого.

Именно пакт Молотова-Риббентропа вырыл между вчерашними союзниками ров, который в последующем у них не было никакой возможности преодолеть. Поэтому советское руководство, для которого самым страшным кошмаром с 1936 года была вероятная война на два фронта (с запада – союз фашистской Германии и Польши, с востока – Япония) совершило бы серьезнейшую ошибку, если бы не согласилось на предложение немцев. Пакт Молотова-Риббентропа уничтожал Польшу и ссорил Германию и Японию. Геополитическая выгода от этого пакта была колоссальной, она и стала одной из причин нашей победы во Второй Мировой войне (те же англичане, которые во внешней политике смотрели на нас сверху вниз, начиная с начала 20 века, только после пакта Молотова-Риббентропа осознали, что Советская Россия и во внешней политике научилась действовать).

Так что на вопрос «победой или поражением стал для Советской России пакт Молотова-Риббентропа?» ответ однозначный: это большая победа.
https://aurora.network/forum/topic/71320-pobeda-ili-porazhenie

Конец капитализма и либерализма (03.09.2019)

Заметка полностью.

См. также:
Эммануэль Макрон: Мы определенно являемся свидетелями конца западной гегемонии в мире (27.08.2019)

Президент Франции Эммануель Макрон за последнее время сделал два громких заявления:

* о конце западной гегемонии;
* о деградации и крахе капитализма.

Но данные заявления незаслуженно замалчивают.

Правые и либералы, потому что это противоречит их идеологическим догмам.

А левые потому, что преобразования в мире происходят без их деятельного участия (а согласно их влажным мечтам, это они должны «пыщ-пыщ» в кожаных тужурках и потом нарулить).

Если бы Макрона высмеяли, то это означало бы, что его позиции слабы. Но после его слов наступила тишина, а затем все стали старательно делать вид, будто ничего не произошло. А это означает, что он всё верно сказал.

В результате данные заявления стали предметом умолчания со стороны истеблишмента и всего политического спектра. Однако, по моему мнению, они заслуживают всестороннего изучения и осмысления.

Ведь сказано это было не на ровном месте, и не просто ради красного словца.

Ниже есть продолжение.

Более того, слова Макрона являются лишь продолжением и развитием более общего тезиса Владимира Путина, что либеральная идея исчерпала себя.

Основания для этого утверждения мы видим каждый день вокруг себя и в новостях.

Современный либерализм строится на так называемых «четырёх свободах»:

* свободе движения товаров;
* свободе движения лиц;
* свободе движения услуг;
* свободе движения капитала.

И сегодня мы видим, как эти «свободы» последовательно разрушаются.

1. Свободу движения товаров разрушают торговые войны и протекционизм.
2. Свобода движения людей столкнулась с кризисом мигрантов и провалом теории мультикультурализма.
3. Свобода движения услуг (информации) зажимается авторскими правами, ограничениями на перемещение технологий и etc.
4. Свобода движения капитала уничтожается санкциями, запретами на инвестиции, неправомочными арестами имущества (в том числе недвижимости) по политическим мотивам etc.

Я описываю всё это предельно кратко и тезисно, но понятно, что при необходимости все эти тезисы можно разворачивать подробно и с многочисленными примерами.

Как видим, все четыре «столба», на которых строилась западная экономическая модель, разваливаются.

Модель, на самом деле, как описывал Иммануил Валлерстайн, строилась не на принципах «невидимой руки рынка», а на глобальном ограблении стран периферии. А все вышеупомянутые «свободы» лишь упрощали процесс грабежа (ресурсов, капиталов, мозгов и технологий).

И как только страны периферии окрепли достаточно, чтобы сказать «Больше за нас счёт вы богатеть не будете, теперь будет наоборот», модель распалась. Сейчас Китай богатеет за счёт США, Россия диктует свои условия Евросоюзу.

А самостоятельно бывшие «страны ядра» поддерживать былой высокий уровень потребления, не соответствующий их производственным силам, больше не могут.

Вот и приходится таким как Макрон констатировать «так больше жить нельзя».

К тому же развитие производительных сил, рост производительности труда за счёт автоматизации и роботизации производства, приводят к росту безработицы, сокращению покупательной способности населения и прогрессирующим дисбалансам в торговле. О которых мы писали уже несколько лет назад, и которые становится всё сложнее игнорировать.

«Верхи не могут, низы не хотят» (Brexit – наглядная демонстрация этого самого «низы не хотят»).

Это и есть революционные предпосылки в глобальном масштабе (революция – в смысле изменения формата общественных отношений, а не вооружённые перевороты).

Нужно сокращать продолжительность рабочей недели, чтобы обеспечивать всеобщую занятость (и тут не особо важно, пять дней по шесть часов, или четыре дня по восемь). Нужно выравнивать доходы самых бедных и самых богатых, сокращать разницу между ними (причём существенно). Нужно ликвидировать ситуацию, когда 500 семей владеют половиной планеты (потому что это не только несправедливо, но и тормозит как торговлю, так и развитие технологий).

А для всего этого нужно усиливать роль глобальных регуляторов, то есть государств. И сегодня даже многие либертарианцы (причём как у нас, так и на Западе), которые всю жизнь надменно заявляли «государство не нужно», орут в истерике «государство должно вмешаться!».

Более того, в западных экспертных статьях и выступлениях всё чаще звучат слова о некоем «развивающем государстве» (developing government), которое должно заниматься развитием экономики централизовано и (тут они переходят на шёпот и втягивают головы в плечи) планово.

Представьте себе всю степень моего морального удовлетворения, когда я читаю всё это. Ведь я ещё лет двенадцать назад безуспешно пытался прикрепиться к кафедре экономики для написания кандидатской диссертации на тему «Государственный капитализм, как наиболее эффективная форма устройства экономики в современных условиях». На что мне все преподаватели заявляли «С такой темой тебе защититься на Украине не удастся».
Плевать на диссертацию, мне не нужны бумажки для самоутверждения. Главное, что я был совершенно прав на практике.

Сегодня наглядно видно, что самые успешные и стабильные страны мира – это страны с мощным государственным сектором типа Китая. Где даже формально частные компании находятся под чутким руководством КПК.

Я всегда говорил, что государственные корпорации, при мощной законодательной, регуляторной, административной поддержке со стороны родного государства, гораздо эффективнее и конкурентоспособнее (особенно на внешних рынках), чем корпорации, такой поддержки лишённые.

Дональд Трамп это, кстати, прекрасно понимает.

* Но он, во-первых, опоздал в своих потугах лет на двадцать-тридцать (он сам это также заявлял, что его стратегию должны были реализовывать ещё прошлые президенты США), окно возможностей закрылось, перевес уже слишком сильно на стороне Китая и стран БРИКС в целом.

* Во-вторых, он всё-таки мастодонт старой школы. И поэтому действует не в парадигме усиления государственного сектора экономики, а пытается в рамках старых догм поддерживать частные корпорации – дотируя их, списывая им налоги на огромные суммы, загружая их госзаказами и так далее.

Вот только менеджмент этих частных корпораций не заточен на развитие реального сектора экономики. У них в KPI (key performance indicator – ключевой показатель эффективности) прописаны не рост выпуска продукции и увеличение количества рабочих мест, а максимизация прибыли и рыночная капитализация стоимости компании. А с таким подходом кризисы неизбежны, потому что все деньги будут вкладываться не в развитие, а в спекуляции на фондовых рынках, в частности на обратный выкуп собственных акций (buyback) для повышения их в цене и премии топ-менеджерам, которые раздувают эти спекулятивные пузыри.

Поэтому симуляция государственного вмешательства через распределение налогов и доходов в пользу корпораций не работает. Только госкапитализм, только реальный сектор, только хардкор.

Или, продолжая одну из старых мыслей товарища Тарасова, «социализму соответствует этатизм-IV» (рабовладельческий строй имел свое соответствие в этатизме-I, феодализм – в этатизме-II, а капитализм – в этатизме-III). То есть не отмена государства, а государство нового типа.

Каждой стадии развития производственных сил соответствует своя общественно-экономическая формация, а каждой из этих формаций соответствует свой тип государства.

Причём по мере развития технологий производство становится всё более глобальным и общественным. Если человек каменного века мог изготовить все свои орудия труда и нехитрое имущество самостоятельно, то для каждого последующего технологического уклада нужно было всё более узкоспециализированное разделение труда и, соответственно, усилия всё большего количества людей.

Для изготовления лодки достаточно было одного человека, галеру или драккар делали усилиями сотни, галеон изготовляли уже несколько тысяч (считая производство парусов, верёвок и железных изделий), линейный корабль создавали усилиями сотен тысяч, а для запуска космических кораблей нужен труд миллионов.

Аналогично растут размеры самодостаточных экономических кластеров (для пятого технологического уклада нужно было около 250 миллионов человек, а для шестого рассчитываемая численность превышает уже 800 миллионов). А также усложняются структуры общественного (читай «государственного») управления.

И может не в этой, а в следующей итерации мы обязательно придём к планетарному правительству. Вопрос только в том, будет оно действовать в интересах пресловутых «500 семей» (как действуют нынешние, интеллектуально и концептуально обанкротившиеся глобалисты), ряда «избранных стран» (промежуточный вариант, с сохранением империализма и лишь сменой дислокации его ядра) или в интересах всего человечества.

Единственный вариант, при котором планетарного государства не будет – это глобальная катастрофа, которая отбросит человечество в новые «тёмные века», как это было после падения Римской Империи.

Изменение производственных сил порождает новую организацию общества. А новая организация общества порождает новые формы организации экономики.

Если раньше писали «Православие/монархия/анархизм или смерть» (каждый провозглашал то, что ему ближе), то сейчас актуальным становится лозунг «Социализм или тёмные века».

Только не гностический национал-социализм Александрии Окасио-Кортес, где «богоизбранные» американцы будут жить в социализме за счёт угнетения всей остальной планеты, а реальный хилиастический социализм русского образца. Как завещал Рэдрик Шухарт.
https://aurora.network/forum/topic/71319-konets-kapitalizma-i-liberalizma

Хазин комментирует Макрона (03.09.2019)

Заметка полностью. Форматирование моё.

См. также:
Эммануэль Макрон: Мы определенно являемся свидетелями конца западной гегемонии в мире (27.08.2019)

В настоящий момент мы переживаем небывалый кризис рыночной экономики

Да что вы говорите! То есть, это, конечно, правда, но началось это не вчера и даже не позавчера. "Острая" стадия кризиса началась больше 10 лет назад, и её не остановили, а только приостановили. И говорить о кризисе имеет смысл исключительно в контексте объяснения того, почему он случился. Если объяснения нет -- это всё пустые слова!

Эта рыночная экономика, которая была придумана в Европе и для Европы, постепенно сбилась с пути за последние десятилетия

Что придумали в Европе и для Европы? Модель федерального резерва? Нет, это придумали и сделали в США и для США. Бреттон-Вудскую модель? НЕт, её придумали для американского доллара. "Рейганомику"? Но её тоже придумали в США и для США, Западная Европа стимулировала спрос через государственные долги (и американский спрос, кстати). И что тогда имел в виду Макарон?

Ниже есть продолжение.

Прежде всего в ней произошла глубокая финансизация. Лежавшая в основе сформированного нами равновесия рыночная экономика — в некоторых теориях отмечалась даже социальная рыночная экономика — стала экономикой накопительного капитализма.

Почему и отчего? Почему именно сейчас, а не 50 или 100 лет назад? Кто формировал равновесие и когда оно закончилось? Между кем и кем равновесие? Вопросы, вопросы ... А между тем, не такие уж они простые. И уж точно важные, поскольку не понимая механизмов и субъектности, говорить о чём-то достаточно наивно.

В ее рамках финансизация и технологические преобразования привели к большому сосредоточению богатств в руках «чемпионов», то есть талантливых людей в наших странах, а также добившиеся успехов в глобализации больших метрополий и стран.

Ну, про страны -- тут всё понятно, это просто те страны, которые попадали под гегемонию США в рамках расширения бреттон-вудской системы. То есть хвастаться особо нечего. А про "талантливых" ... Когда за последние 80 лет доля прибыли, которая получается финансистами в мировой экономике, выросла с 5% до 50% (на порядок!), то это как раз говорит о том, что работают механизмы не интеллектуальные, а корпоративные. ПОпал в "правильную" корпорацию -- получите и распишитесь. Не попал ... Ну, лузер ...

Как следует из теории сравнительных преимуществ, и в соответствии с тем, что мы все старательно учили, рыночная экономика до недавнего времени обеспечивала распределение богатств и прекрасно работала на протяжении десятилетий, добившись небывалого в истории человечества свершения: сотни миллионов людей по всему миру смогли выбраться из бедности

Ну, про теории говорить не будем, а вот про распределение ... Если сравнивать не с потреблением, а с долгами, то картина будет далеко не такой благостной. И как только механизм набора новых долгов прекратит своё существование (а он серьёзно буксует с 2008 года), то возникнет масса разных проблем в том числе очень серьёзных. Где анализ этих проблем? Ну, хотя бы, несколько слов о перераспределении мировых рынков.

Теперь процесс обратился вспять и ведет к неравенству, с которым больше нельзя мириться. Мы ощущаем это в нашей экономике. Франция очень остро переживала это за последние месяцы, но все это существует уже не первый год, причем по всему миру. Эта рыночная экономика формирует небывалое неравенство, которое приводит к глубоким переменам в нашем политическом порядке.

Она с самого начала формировала неравенство, просто объём эмиссионных денег был достаточен для того, чтобы "держать" достаточный для (относительной) социальной стабильности уровень "среднего" класса. А сейчас этот "средний" класс стал размываться и перестали работать те государственные механизмы обеспечения стабильности, которые были под него настроены. И других институтов просто нет. И как можно, не меняя либеральные принципы, эту стабильность обеспечить (напомню, объектом либеральных институтов как раз и был этот самый "средний" класс) я не очень понимаю.

Если речь идет о валке леса, то нужны трактора, трелёвочники и пилы. Но если речь пошла о том, что наступает зима и нужно шить шубы, то все эти инструменты и их операторы становятся не нужны. Их даже в лес посылать нельзя, они там просто замерзнут! Но Макарон проломает говорить о том, что нужно куда-то вернуться! Вернуться можно только в классический (не финансовый) капитализм и это, конечно, теоретически возможно. Но! Для этого нужно ликвидировать главных бенефициаров либеральных порядков, то есть банкиров. Просто потому, что они уже не могут генерировал экономический рост, а накопленные долги всё равно нужно списывать!

То есть, фактически, ликвидируются они самостоятельно, поскольку современная банковская система построена на генерации долгов. Но тогда кто будет финансировать сохранение либеральной системы (если её главные бенефициары исчезнут) и, главное, кому её нужно будет "впаривать", если исчезнет "средний" класс? И вот в этом месте самое главное и самое тяжёлое противоречие Макрона.

Дело в том, что с XIX века мы живем в сбалансированной системе, в которой личные свободы, демократические структуры и стабильный рост среднего класса с рыночной экономикой были своего рода треногой, удерживающей наш прогресс. Если средний класс, который представляет собой ядро наших демократий, больше не видит себя в них, у него возникают сомнения и вполне понятная тяга к авторитарным режимам, нелиберальным демократиям или критике экономической системы.

Ну, тут есть целая куча натяжек. Особенно про "средний" класс, который в полном масштабе проявился не так давно, с начала 80-х годов. Про "сбалансированную" систему, которая в ХХ веке привела к двум мировым войнам, направленным на передел рынков сбыта, я бы тоже помолчал. если речь идёт о серьезном анализе, использование в нем пропагандистских штампов недопустимо. А тяга к авторитарным режимам и "нелиберальным" демократиям тоже естественно, уж коли "либеральные" демократии не могут обеспечить социальную стабильность.

В любом случае, речь идет о масштабных сменах парадигмы, о которых мы не задумывались до недавнего времени

Констатация масштаба проблем правильная.
И уже это очень хорошо. Но без объяснения причин, говорить о чём-то глупо. Макрон правильно констатирует масштаб проблемы, но всю остальную часть своей речи (в том числе, и не касающуюся экономики) посвятил повышению роли Франции в мире, которого больше не существует. И поэтому все его рассуждения повисают в воздухе.

Для того, чтобы что-то сделать (ну или, точнее, попытаться сделать), необходим новый язык, на котором можно сформулировать проблемы (как мы видим, на либеральном это не очень получается), необходимо чётко и внятно объяснить механизмы проблем и, соответственно, сформулировать гипотезы о путях их преодоления. Если говорить об экономике, то мы, на этом сайте, эту задачу решили, правда заняло это 20 лет. Но и этого мало! Нужно ещё разработать методологию, позволяющую делать прогнозы в рамках этой новой парадигмы (о которой, к слову, Макрон говорит) и попытаться оценить, насколько предлагаемые решения позволят достичь поставленных целей!

Мы эту работу делаем уже давно и по этой причине я могу с полной уверенностью отметить, что Запад (включая Францию) к ней ещё даже не приступал. Правда, он и не мог этого сделать, пока не было констатации масштаба проблем. Теперь он есть, и у Трампа (который это понял на операционном уровне), и у Макрона (который даже немножко поднялся на уровень философских обобщений). Теперь пришло время начать ту работу, которую мы начали в 1998 году.


https://aurora.network/forum/topic/71263-jemmanujel-makron-elysee-frantsija-my-opredelenno-javljaemsja-svideteljami-kontsa-zapadnoy-gegemonii-v-mire#c-451197

Эммануэль Макрон: Мы определенно являемся свидетелями конца западной гегемонии в мире (27.08.2019)

Сокращено. Форматирование моё.



...в первую очередь мне бы хотелось поделиться с вами своего рода общей картиной мира и его проблем, а также очертить в этой связи наши приоритеты. Дело в том, что именно они должны определять нашу работу во Франции, в Европе и на международной арене. Мы все живем в одном мире, и, как вы знаете еще лучше меня, международный порядок переживает небывалые потрясения. Если позволите, я бы выделил большое потрясение, которое, без сомнения, наблюдается впервые в нашей истории практически во всех областях и отличается поистине историческими масштабами. В первую очередь, это геополитические и стратегические преобразования и перестановки. Мы определенно являемся свидетелями конца западной гегемонии в мире.

Ниже есть продолжение.

Мы привыкли к международному порядку, который полагался на западную гегемонию с XVIII века. Эта гегемония была, видимо, французской в XVIII веке благодаря Просвещению, безусловно, британской в XIX благодаря промышленной революции и, логично, американской за счет двух мировых конфликтов, а также экономического и политического доминирования этой державы. Все меняется. Ситуация серьезно изменилась из-за ошибок Запада в ряде кризисов, из-за решений Америки на протяжении нескольких лет — они, кстати говоря, начались не с нынешней администрацией. Все это заставляет задуматься об определенных последствиях в конфликтах на Ближнем Востоке, а также переосмыслить военно-дипломатическую стратегию и даже составляющие солидарности, которую мы считали нерушимой и вечной. Она была сформирована в четко определенные геополитические моменты, которые, кстати, с тех пор претерпели изменения. Далее, нужно отметить появление новых держав, значение которого мы долгое время недооценивали. Прежде всего, речь идет о Китае, а также о российской стратегии, которая, нужно сказать, реализуется последние годы с большим успехом — к этому я тоже вернусь чуть позже. Индия тоже набирает силу и становится не только экономической, но и политической державой, которая рассматривает себя как настоящее государство-цивилизацию. Она не только изменила международный порядок и заявила о себе в экономике, но и переосмыслила политический порядок и связанные с ним представления. Она проявила гораздо больше сил и вдохновения, чем есть у нас. Посмотрите на Индию, Россию и Китай. Ими всеми движет гораздо более сильное политическое вдохновение, чем есть сегодня у европейцев. Они смотрят на мир с настоящей логикой, настоящей философией и представлениями, которые мы потеряли в определенной степени. Все это очень сильно изменило расклад и смешало карты. Я также имею в виду подъем Африки, который подтверждается с каждым днем и тоже ведет к масштабным перестановкам. Позднее я подробнее остановлюсь и на этой теме.

В рамках этих больших перемен мы сталкиваемся с геополитическими и военными потрясениями. В нашем мире растет число конфликтов, и я вижу два основных фактора риска. Первый заключается в том, что конфликты приводят к растущему числу жертв среди мирного населения, тогда как их природа меняется. Взгляните на театры боевых действий по всему миру. Второй момент, это растущая дикость. Порядок, в котором мы были уверены и на который опирается наша организация, исчезает. Участники отказываются от договоров по контролю вооружений, которые существуют с окончания холодной войны. Все это должно вызывать у нас серьезные вопросы. Прежде всего, нам нужно понять, что наши привычки и данности больше не имеют смысла. Далее, мы должны задуматься о нашей собственной стратегии, потому что две страны, у которых сегодня есть настоящие карты на руках — это США и Китай.

Нам предстоит сделать выбор насчет этой великой перемены, великого перелома: будем ли мы младшими союзниками той или другой стороны? Или чуть-чуть одного и чуть-чуть другого? Или же мы будем пытаться вести свою собственную игру и оказывать влияние?

В настоящий момент мы переживаем небывалый кризис рыночной экономики. Мне кажется, что этот кризис не менее важен, чем то, о чем я сейчас говорил, и даже накладывается на него. Эта рыночная экономика, которая была придумана в Европе и для Европы, постепенно сбилась с пути за последние десятилетия. Прежде всего в ней произошла глубокая финансизация. Лежавшая в основе сформированного нами равновесия рыночная экономика — в некоторых теориях отмечалась даже социальная рыночная экономика — стала экономикой накопительного капитализма. В ее рамках финансизация и технологические преобразования привели к большому сосредоточению богатств в руках «чемпионов», то есть талантливых людей в наших странах, а также добившиеся успехов в глобализации больших метрополий и стран. Как следует из теории сравнительных преимуществ, и в соответствии с тем, что мы все старательно учили, рыночная экономика до недавнего времени обеспечивала распределение богатств и прекрасно работала на протяжении десятилетий, добившись небывалого в истории человечества свершения: сотни миллионов людей по всему миру смогли выбраться из бедности. Теперь процесс обратился вспять и ведет к неравенству, с которым больше нельзя мириться. Мы ощущаем это в нашей экономике. Франция очень остро переживала это за последние месяцы, но все это существует уже не первый год, причем по всему миру. Эта рыночная экономика формирует небывалое неравенство, которое приводит к глубоким переменам в нашем политическом порядке. В первую очередь, пошатнулась сама легитимность этой экономической организации. Как объяснить гражданам, что организация — хорошая, если они не находят в ней свое место? Кроме того, все это ставит под вопрос равновесие наших демократий. Дело в том, что с XIX века мы живем в сбалансированной системе, в которой личные свободы, демократические структуры и стабильный рост среднего класса с рыночной экономикой были своего рода треногой, удерживающей наш прогресс. Если средний класс, который представляет собой ядро наших демократий, больше не видит себя в них, у него возникают сомнения и вполне понятная тяга к авторитарным режимам, нелиберальным демократиям или критике экономической системы. В любом случае, речь идет о масштабных сменах парадигмы, о которых мы не задумывались до недавнего времени. Этот кризис может привести к закрытиям: некоторые проводят их, но Франция не стала делать этого весной 2017 года. Как бы то ни было, соблазн все еще есть. Именно поэтому нам следует хорошо задуматься о пересмотре равновесия в этой системе, которая касается не только Франции, но и Европы и всего мира. Нужно понять, как мы можем добиться открытости — я считаю ее необходимой и полезной для нашей страны, соответствующей нашим ценностям и ДНК — обретя при этом в ней должную часть контроля. В конце концов, то, что сторонники Брексита предложили британским народам, звучало очень правильно: возвращение контроля над нашими жизнями, нашей нацией. Мы должны понимать это и уметь действовать в рамках открытой нации. Возвращение контроля. Прошло то время, когда гражданам описывали блага переноса производства. Все это в порядке вещей, так будет лучше для вас. Рабочие места уйдут в Польшу, Китай и Вьетнам, а вы получите... Лично я уже не могу это объяснить. Другими словами, мы должны найти средства, чтобы заявить о себе в глобализации, а также переосмыслить международный порядок. Я осознаю масштабы того, о чем говорю, и понимаю, что все это не случится за день. Но я убежден в необходимости такого мышления и инициативы на уровне Франции и Европы. В противном случае мы рухнем.

Третья большая перемена, которую мы наблюдаем в современном мире, это, без сомнения, технологическая революция. Это небывалое явление. Интернет, социальные сети, искусственный интеллект... Это в первую очередь небывалая глобализация ума, набравший невероятную скорость технический прогресс. В то же время это глобализация представлений, эмоций, насилия, ненависти, это вносит большой вклад в одичание мира, которое мы наблюдаем каждый день. Это касающееся наших демократий глубокое антропологическое преобразование, а также новое пространство, которое формируется на наших глазах и требует переосмысления правил, находящийся на этапе становления международный порядок. Я уверен, что эта технологическая революция ведет не только к экономическому, но и антропологическому дисбалансу. Нам нужно осмыслить его и принять соответствующие меры. В противном случае у нас будет порывистая дипломатия, которая рискует быстро стать несостоятельной. Стоит отметить, что другие поняли это раньше нас. И сделали это инструментом дестабилизации демократий и влияния.

Наконец, поговорим о большом экологическом преобразовании. Я убежден, что его темпы только растут. Мы осознали это еще несколько лет назад, и Франция проводила активную экологическую дипломатию, результатами которой стали Конференция по климату в Париже и парижские соглашения. Мы видим, что этот вопрос сегодня набирает обороты, будь то потепление климата или борьба за биологическое разнообразие. Все укоряется, потому что последствия нашего коллективного бездействия в прошлом сегодня проявляются в наших обществах, экономиках и по всему миру. Все укоряется, потому что наши граждане в гораздо большей степени осознают ситуацию и требуют от нас действий. Все укоряется, потому что последствия этой большой перемены у нас перед глазами каждый день. Эти последствия представляют собой настоящие геополитические кризисы. Изменение климата, масштабные экологические потрясения ведут к серьезному нарушению регионального баланса, к масштабным миграционным явлениям. Они уже ускорили большие демографические изменения, которые выводят из равновесия мир. Вам все это известно. Но я думаю, что нам следует поставить все это в перспективу не просто для констатации фактов, а чтобы понять, как нам правильно действовать в данный момент.

Слова — это одно, но какую роль мы будем играть? Мы можем быть зрителями, комментаторами. И я могу остановиться на том, что уже сказал. И заявить, что мы продолжим те же действия во Франции и ту же дипломатическую работу. Это стратегия осторожности и сохранения привычек, потому что можно продолжить идти по этому пути, не считая его осторожным. Вне зависимости от того, о ком идет речь, предпринимателе, дипломате, министре, президенте, военном, любом человеке в этом зале, если мы продолжим действовать, как раньше, то окончательно потеряем контроль. А это будет означать исчезновение. Я могу с уверенностью вам об этом заявить. Нам известно, что цивилизации исчезают, как и страны. Европа исчезнет вместе с распадом этой западной эпохи, и мир будет выстраиваться вокруг двух больших полюсов: США и Китая. У нас будет выбор между доминированием двух сил. Мы можем сделать вид, что обо всем забыли. Мы прекрасно умеем это делать. Мы уже очень давно поступаем так по многим вопросам. Мы скажем, что у нас есть суверенитет. Мы будем бороться за сохранение рабочих мест в стране с помощью шатких компромиссов с группами, над которыми мы уже совершенно не властны. Мы попытаемся провести экологическую политику в стране и на континенте, но для нее будет уже слишком поздно, поскольку ситуация выйдет из-под контроля. Это путь большого падения.

Существует другая стратегия: приспособление. Она заключается в следующем: нужно двигаться быстрее в меняющемся мире. Мы попытаемся принять какие-то туманные меры по экологии, но нам нужно приспосабливаться к ускоряющемуся порядку, проводить реформы просто для того, чтобы нагнать других, не пытаясь на самом деле ничего изменить и ни на что повлиять. Это промежуточный сценарий, который, как мне кажется, приведет нас к тому же результату, но при этом еще вызовет резкую реакцию, отторжение населения, потому что наша страна не любит приспосабливаться. Мы не хотим менять мир, чтобы нам не пришлось приспосабливаться, ведь мы не любим это делать.

Я считаю, что цель Франции в соответствии с необходимостью настоящего времени состоит в том, чтобы повлиять на мировой порядок с имеющимися у нее на руках картами, не уступать року, а попытаться построить новый порядок, в котором нашлось бы место не только для нас, но и для наших ценностей и ключевых интересов. Я верю только в смелую стратегию, стратегию риска. Это означает, что не все, что мы делаем и сделаем, обязательно окажется успешным. Найдется немало комментаторов, которые скажут, что в определенные моменты это не работает. Это не важно. С учетом всего упомянутого, отказаться от попыток сегодня равносильно смерти. Отважная и дальновидная стратегия в том, чтобы попытаться найти в нынешних условиях то, что является глубинной чертой французского духа, и переосмыслить коренные основы европейской цивилизации. Мне кажется, что именно такой должна быть задача нашей страны в нашей европейской и международной стратегии. Французский дух — это дух сопротивления и стремления к всеобщности. Дух сопротивления означает нежелание поддаваться року, приспособлению, привычкам. Он означает, что если что-то несправедливо, мы можем принять меры, поэтому что даем себе средства, чтобы стать сильнее, проводим для этого экономические реформы, наращиваем экономическую и производственную мускулатуру. Нужно менять вещи, не поддаваясь окружающему порядку, вернуть наши истинные ценности. Я считаю, что Европа всегда характеризовалась настоящим гуманизмом, который проходит красной нитью через нашу судьбу. Я говорю об этом, потому что это уже не считается очевидным фактом. Если мы продолжим двигаться по пути к обвалу и рассматривать мир, так как я это описал, европейский гуманизм исчезнет. США находятся в западном лагере, но не несут в себе того же гуманизма. Они иначе относятся к вопросам климата, равенства и общественного равновесия. Существует примат свободы, который глубоко характеризует американскую цивилизацию и объясняет наши отличия, несмотря на прочные союзнические связи. У китайской цивилизации, мягко говоря, несколько иные коллективные предпочтения и ценности. Мы — единственное геополитическое пространство, которое поставило человека с большой буквы Ч на центральное место в своем проекте в эпоху Возрождения, Просвещения и всякий раз, как нам приходилось переосмыслить себя. Мне кажется, что с учетом этих потрясений, именно в этом заключается проект, который является нашим и должен вновь им стать. Он предполагает требования по отношению к нам самим и к другим по ключевым экономическим, промышленным и климатическим вопросам. Необходимо также переосмысление образовательного, производственного, социального и экологического проекта в нашей стране. Именно это мы сейчас пытаемся сделать, но мы не сможем сделать это в одиночку, поскольку, хотя социализм в историческом плане действительно не работает в одной взятой стране, гуманизм в одной взятой стране тоже не продержится долго. Нам нужно растить плоды в Европе и на международной арене. Именно здесь должна проявиться последовательность нашего проекта. Именно гуманизм лежит в основании плана правительства. Речь идет о новых усилиях в гуманитарной сфере на основании проекта в образовании, социальной сфере и здравоохранении. Нужны реформы, которые позволят нам получить настоящий производственный проект и провести необходимый переходный процесс в экологии. Я глубоко уверен, что мы должны руководствоваться именно этими целями.

Я принимаю мою роль в этой коллективной работе и осознаю незавершенность моих заявлений по этому вопросу. Как бы то ни было, нам нужно воссоздать на этой основе коллективный нарратив и представления. Именно поэтому я убежден, что наш проект следует признать проектом европейской цивилизации. Проект европейской цивилизации не может продвигать вперед ни католическая Венгрия, ни православная Россия. Мы же отдали инициативу двум этим лидерам. Я говорю об этом с большим уважением. Послушайте выступления в Венгрии или России: у этих проектов хватает различий, но они несут в себе культурную и цивилизационную жизненную силу, которую я лично считаю ошибочной, но вдохновляющей. Поэтому нам нужно найти с помощью европейского проекта, который я также считаю глубоко французским проектом, вдохновляющую силу для нашего народа. Это дух Возрождения, дух Просвещения. Это глубинный дух французского гуманизма, который мы несли вперед и осмысливали, и который нам теперь предстоит переосмыслить. Что это означает? Это означает, что часто упоминаемые нами темы не должны быть исключительно техническими вопросами. Они должны способствовать формированию представлений, настоящего цивилизационного проекта, в самом центре которого вновь стоит человек. Разумеется, я осознаю масштабы такого проекта, но считаю важным поделиться с вами моими убеждениями, потому что именно это должно питать наши действия и пространство на каждодневной основе. В рамках наших новых альянсов этот проект, безусловно, подразумевает требования с точки зрения человеческого достоинства. Те, кто сегодня с угрозой для жизни защищают по всему миру право на свободу, смотрят в нашу сторону. Когда я говорю о европейском цивилизационном проекте и французском проекте, я хочу сказать именно это. Мы вновь нащупали суть этого требования по всему миру без ущерба для суверенитета любой страны.

Необходимо защищать силу и жизнеспособность прав человека, которые ослабли за последние годы. Мы пришли к тому, что Дэвид Милибэнд назвал на одной из недавних конференций эпохой безнаказанности. 20 лет назад мы бы сказали, что права человека это процесс неостановимый и что все автоматически должны прийти к демократии и тем же ценностям, что и мы. Взгляните, в какой ситуации мы сейчас оказались. В ряде стран, в том числе и в Европе, наблюдается регресс прав и независимости правосудия, угрозы для правозащитников. Взгляните, какая ситуация складывается повсюду в местах боевых действий. В таких условиях на нас лежит обязанность — я верю в наши силы — оживить дух Просвещения, то есть выдвигать новые требования в сфере прав человека для повсеместной защиты наших демократий и ценностей. Нужно бороться с безнаказанностью, защищать мирных жителей и гуманитарных работников в местах боевых действий, обеспечить повсюду безопасность правозащитников, внести вклад — как мы сделали несколько недель назад — в формирование интернета, который уважительно относится к демократии, свободам и равновесию. Как бы то ни было, защита европейской цивилизации и продвижение этой цели у нас и в мире предполагают в наших основополагающих дипломатических действиях образовательные, климатические и демократические устремления, переосмысление глубинного равновесия рыночной экономики — чем мы уже начали заниматься — и культурный проект, который является сердцевиной этой программы и этого духа...

В переосмыслении ключевых отношений стоит в первую очередь отметить отношения с Россией. Я знаю, что многие из вас в своей карьере вели дела, в которых все подталкивало вас к недоверию к России, причем иногда справедливо. После падения Берлинской стены мы выстраивали эти отношения в недоверии из-за череды недопонимания. Я подхожу к пересмотру этих отношений без капли наивности. Но мне хотелось бы подчеркнуть несколько очевидных фактов. Мы находимся в Европе. Как и Россия. И если мы не сможем в какой-то момент сделать что-то полезное с Россией, то останемся в состоянии совершенно бесплодной напряженности. У нас сохранятся замороженные конфликты по всей Европе. Европа останется ареной стратегической борьбы между США и Россией. И мы будем продолжать видеть последствия холодной войны на нашей земле и не создадим условия для масштабного проекта восстановления европейской цивилизации, о котором я только что говорил. Потому что все это нельзя сделать без очень глубокого переосмысления наших связей с Россией.

Кроме того, я считаю, что вытеснять Россию из Европы — это большая стратегическая ошибка. Дело в том, что мы подталкиваем Россию к изоляции, которая усиливает напряженность, или альянсу с другими крупными державами, такими как Китай, что совершенно не в наших интересах. В то же время нужно отметить, что наши отношения выстраивались на недоверии и задокументировали его. Кибератаки, дестабилизация демократий, современный российский проект, который носит глубоко консервативный характер и противостоит проекту Евросоюза... Корни всего этого уходят в 1990-е и 2000-е годы, когда произошла череда недопонимания, а Европа, безусловно, не сумела сыграть должную стратегическую роль и создалось ощущение, что она является троянским конем Запада, чья конечная цель заключается в разрушении России. В России в свою очередь сформировались представления с прицелом на разрушение Запада и ослабление Европейского союза. Мы пришли именно к этому. Об этом можно сожалеть, можно остаться в состоянии позиционной войны, но это не отвечает нашим интересам. Мы заинтересованы не в том, чтобы покаянно проявлять слабость по отношению к России, заявлять о необходимости забыть все прошлые разногласия и конфликты, во что бы то ни стало стремиться к потеплению. Нет. Но я считаю, что нам нужно кардинально пересмотреть грамматику этих отношений.

Я думаю, что нам следует построить новую архитектуру доверия и безопасности в Европе, потому что европейский континент никогда не будет стабильным и безопасным, если мы не добьемся мира и ясности в отношениях с Россией. Скажем прямо: некоторые из наших союзников не заинтересованы в этом. Кто-то подталкивает нас к введению все новых санкций, потому что это в его интересах. Хотя это наши друзья. Но это не в наших интересах. Я считаю, что для достижения только что заявленной мной цели — восстановление настоящего европейского проекта в движущемся к биполярной системе мире — совершенно необходимо сформировать общий фронт между Европейским союзом и Россией, задуматься о структурирующих сейчас Европу концентрических кругах и прийти к новым отношениям с Россией. Для этого нам нужно продвигаться вперед шаг за шагом, что я уже сказал на прошлой неделе президенту Путину в Брегансоне. Каждый день у вас будут аргументы в пользу того, чтобы не идти в этом направлении. Они будут появляться каждый день, потому что этому проекту будут постоянно угрожать силы с одной и другой стороны, в том числе с российской, потому что в спецслужбах и экономических кругах найдется немало тех, кто попытается устраивать нападки и провокации, постараются расшатать этот путь.

Мы должны быть непреклонными, когда под угрозой находится наш суверенитет и суверенитет наших партнеров. Тем не менее нам нужно стратегически рассмотреть пути сближения и создать для него необходимые условия. Речь идет об урегулировании замороженных конфликтов на европейском континенте, переосмыслении всей системы контроля над обычным, ядерным, биологическим и химическим оружием. Взгляните на ситуацию, в которой мы оказались. В современной Европе тема вооружения была отдана на откуп договорам, которые были подписаны еще до окончания холодной войны между США и Россией. Разве так выстраивается Европа, которая осмысливает свою судьбу? Лично я так не думаю. Поэтому нам нужен диалог с Россией. Конец ДРСМД подталкивает нас к такому диалогу, потому что ракеты могут вернуться на нашу территорию.

Нам также нужно вместе задуматься о космической стратегии. Стоит отметить, что нам уже удавалось сделать это в нашей истории и, насколько мне известно, наши главные союзники в космической сфере не американцы. Нам также следует сообща поразмыслить над стратегией в киберпространстве, хотя до этого нам еще очень далеко.

Сегодня такие атаки носят каждодневный характер, но мы должны без какой-либо наивности говорить об этом в общественном пространстве, неустанно стремиться восстановить атмосферу доверия. Кроме того, нам нужна настоящая стратегическая дискуссия, чтобы сформировать условия для технологического суверенитета в промышленном плане — я считаю это очень важным. Ничто из этого нельзя назвать очевидным и простым, и перед вами каждый день будут аргументы против движения в этом направлении. Я прошу вас не поддаваться на провокации, всегда отстаивать наши интересы и суверенитет, оставаться сильными. В то же время я глубоко уверен, что нам нужно перетасовать карты в прямом и требовательном диалоге с Россией. Мне хочется, чтобы мы сформировали эту ось, поскольку она необходима для успешного достижения результатов и настоящей европейской стратегии...

В качестве последнего аргумента я попрошу вас всех задуматься о том, какую стратегию может принять Россия сама по себе...

Взгляните на эту великую страну. Она вернула себе поле для маневра благодаря нашим слабостям. За последние пять лет Россия заняла исключительное место во всех крупных конфликтах. Это объясняется тем, что США, Великобритания и Франция оказались слабыми. Были намечены красные линии. Затем их нарушили, но мы ничего не предприняли. Русские прекрасно все поняли и продвинулись вперед. Нельзя пытаться кого-то вытеснить, будучи слабым. Нужно выбрать логику. Руководствоваться логикой силы в отношениях с соседом не отвечает нашим интересам. Россия максимизировала все свои интересы в текущих условиях: она вернулась в Сирию, Ливию, Африку, она участвует во всех кризисных ситуациях в связи с нашей слабостью и нашими ошибками. Но насколько устойчива такая ситуация? Мне так не кажется, и на месте России — нам всегда стоит ставить перед собой этот вопрос — я бы задумался. Эта великая держава, которая направляет такие инвестиции на вооружение и внушает нам такой страх, находится на уровне Испании в плане ВВП, имеет дело с демографическим спадом и старением населения, растущей политической напряженностью. Сколько это может продолжаться, как вы думаете? Думаю, что судьба России не в том, чтобы быть младшим союзником Китая. Поэтому нам нужно с помощью требующего больших усилий диалога и поставленных условий предложить стратегический вариант этой стране, которая, безусловно, поставит перед собой такой вопрос. Нам же следует подготовиться к этому и суметь продвинуться в этом направлении.

Кроме того, наша роль державы равновесия должна проявиться в Азии. Китай изменился, как и мир вместе с ним. Нам следует выстроить европейско-китайское партнерство в XXI веке. В рамках Европы нашей стране предстоит сыграть решающую роль в этой сфере вместе с Германией и Великобританией. Здесь нам уже удалось заложить важные вехи за последние месяцы, в частности во время визита китайского лидера в Париж, когда у нас впервые состоялся прямой, искренний и конструктивный диалог. При этом необходимо сделать упор на европейской стратегии. Китай проявил настоящий дипломатический гений, играя на наших разногласиях и ослабляя нас. Именно поэтому я решил впервые пригласить канцлера Меркель и председателя Юнкера на эту встречу, где мы впервые выработали настоящий стратегический план, не просто франко-китайский, а франко-европейский.
...

В своем подходе к урегулированию экономического и финансового кризиса Европа подтолкнула ряд государств к форсированной приватизации без европейского варианта и сама решила методично ограничивать свой суверенитет, передав часть ключевой инфраструктуры Южной Европы китайцам. Нельзя упрекнуть китайцев в том, что они проявили ум. Нужно упрекнуть себя в том, что мы проявили глупость. Не будем и дальше руководствоваться этой логикой. Я также прошу вас приложить все силы для формирования французской стратегии по индийско-тихоокеанской оси в дополнение к стратегии по Китаю.

Если мы хотим добиться уважения Китая, нам в первую очередь нужен европейский подход, о котором я уже говорил. Кроме того, нам необходимо взаимодействовать с региональными державами. Это крайне важно. Это означает, что нам нужно действовать как индийско-тихоокеанской державе. У Франции более миллиона граждан в этом регионе благодаря заморским территориям и более 8 000 солдат. Мы входим в число главных морских держав региона, относимся к числу тех немногих, кто проводят настоящие операции в Южно-Китайском море и океанах. До недавнего времени мы недостаточно активно пользовались этим во всех отношениях. Поэтому нам нужно вернуться в этот регион и в первую очередь действовать как входящая в него держава. При этом следует развивать альянс, который должен опираться не на конфронтацию, а на дополнение отношений с Китаем посредством индийско-тихоокеанской оси.

Я говорил об этом в прошлом году в Индии и Австралии. Наши партнеры в этом вопросе — это Индия, Австралия, Япония, Индонезия, Сингапур. В каждом случае сотрудничество развивается по разным осям, но в дополняющей друг друга логике. Нам нужно перевести эту индийско-тихоокеанскую программу в стратегическую сферу. Мы уже обозначили цели в военном плане, и министр представила их на встрече в Шангри-Ла несколько месяцев назад. Сейчас нам нужно определить задачи в дипломатическом плане и перераспределить наши силы, которые плохо приспособлены к этой задаче: речь идет о помощи в развитии, о наших инвестициях в этой зоне, которая не всегда была для нас приоритетной. Стоит также отметить, что мы не связали все программы между собой. Кроме того, мне хотелось бы, чтобы мы смогли поставить цели в экономическом, климатическом и технологическом плане. У нас есть в этой зоне важнейшие партнеры по климату, поскольку там много уязвимых государств. У нас также есть партнеры по важнейшему вопросу технологий, на котором я остановлюсь подробнее.

Если мы хотим обеспечить суверенитет в плане технологий и связи, нам нужно вести игру по индийско-тихоокеанской оси. Суверенитет подводных кабелей, сетей пятого поколения и прочих технологий будет опираться на эти географические альянсы, поскольку там существует ряд государств, которые боятся лишь одного: ситуации, когда подводные кабели и все технологии контролируются Китаем. Мы являемся союзниками в этой стратегии, и у них есть в этом плане настоящая взаимодополняемость и синергия планов с Европой. Таким образом, эта индийско-тихоокеанская ось обладает большой синергией с тем, что мы хотим сделать на национальном и европейском уровне.

Вот некоторые из больших географических осей, которые, как мне кажется, позволят нам сформировать державу равновесия в дополнение к уже упомянутому урегулированию кризисов.

Второй приоритет — это работа по формированию европейского суверенитета. Я уже неоднократно отмечал этот момент. Он занимает центральное место в европейском проекте, который разделяют со мной многие из сидящих в этом зале. Европейский суверенитет — не пустой звук. Я считаю, что мы допустили ошибку, слишком долго отдавая слово «суверенитет» на откуп националистам. Суверенитет — красивое слово. Оно перекликается с тем, что лежит в основе нашей демократии и нашей Республики. Речь идет о том, что суверенитет принадлежит народу. Именно он принимает решения. Но если мы потеряем контроль над всем, этот суверенитет ни к чему не приведет. Возникнет демократическая апория, в которой народ будет суверенно выбирать руководство, не имеющее возможности ни на что повлиять. Таким образом, задача руководства сегодня заключается в том, чтобы создать условия, в которых оно сможет влиять на свою судьбу и будущее народов, предпринимать ответственные действия.

На протяжении последних десятилетий Европа формировалась как выдающееся пространство открытости, дружбы, мира и размывания суверенитета. Мы — самый открытый и самый наивный рынок. Самый благожелательный. Вопреки тому, что говорили вчера некоторые из моих друзей, мы вовсе не является самым закрытым рынком в плане торговли или с других точек зрения. Мы забыли о нитях нашего суверенитета на европейском уровне. Мы не забыли об этом на национальном уровне в военном или экономическом плане, но нам следует кардинально переосмыслить ситуацию на европейском уровне, поскольку по многим темам выстраивать суверенитет можно только на нем. Речь идет о цифровой сфере, климате и т.д.

Этот европейский суверенитет подразумевает масштабный план, который находится в центре того, что председатель Европейской комиссии взяла из нашего плана в своем выступлении в Европейском парламенте, и того, что нам предстоит построить в ближайшие пять лет. Я убежден, что этот проект европейского суверенитета должен включать в себя Великобританию. Какими бы ни были итоги Брексита, мы непременно должны рассматривать наш суверенитет вместе с Великобританией. В военном и стратегическом плане, по всем вопросам. Речь, разумеется, идет о наших краткосрочных интересах, соблюдении правил, суверенитете и единстве Европы. Тем не менее у истории и географии есть свои реалии. Свой детерминизм. Нам нужно включить это в наши размышления. В любом случае, думать о европейском суверенитете необходимо.

Прежде всего, рассмотрим оборонный вопрос. Взгляните, какой путь был пройден за два года. У нас не было никакого прогресса по европейской обороне с 1950-х годов. Она была запретной и даже немыслимой. Мы можем достичь большего суверенитета в оборонной сфере, ни в чем не поступаясь нашим национальным суверенитетом, а также нашей стратегической и операционной автономией. Мы укрепили сотрудничество в оборонной сфере, создали европейский оборонный фонд и запустили европейскую инициативу по вмешательству. Чего я только не услышал, когда ровно два года назад предложил в Сорбонне эту европейскую инициативу по вмешательству. Вздор, французское безумие, ничего не получится. Я говорю вам об этом, чтобы подкрепить мой призыв действовать смелее. В итоге соглашение о европейской инициативе по вмешательству было подписано 14 июля этого года. В день нашего национального праздника государства-подписанты собрались за столом и на трибунах перед нашими согражданами и армиями. Там были Великобритания, Германия, все участники. Я призываю вас оценить значение этого события. Финляндия, Эстония и Греция теперь хотят присоединиться. О чем это говорит?

Это означает, что даже те европейские государства, которые вели себя предельно нервозно по оборонным вопросам и рассматривали свою защиту лишь в перспективе отношений с Россией или НАТО, теперь считают, что Европа вновь станет суверенной в оборонной сфере. Эта инициатива не ставит под сомнение НАТО, а дополняет ее, причем очень серьезно, поскольку предоставляет нам поле для маневра и стратегическую автономию. Я считаю необходимым этот суверенитет в военном плане, в том числе с точки зрения напряженности в контроле над вооружениями, о которой я только что говорил.

Суверенитет подразумевает и необходимость задуматься о наших границах. Я только что упоминал демографические и миграционные вопросы. У нас должна быть возможность лучше защищать наши границы. В этом плане я тоже прошу вас задействовать все силы. Европа переживает с 2015 года небывалый миграционный кризис, причины которого с тех пор сильно изменились. Речь идет о геополитическом кризисе на Ближнем Востоке, глубоком дисбалансе ситуации в Африке и ливийском кризисе. Сегодня нам нужно отойти от ситуации, когда нам приходится экстренно решать все новые миграционные проблемы. Нам следует сформировать эффективный механизм на основании того, о чем мы договорились в июле в Париже с УВКБ и МОМ, с опорой на работу министров иностранных дел и внутренних дел. Нам нужно быстро вернуться к фильтру, который мы задействовали в Париже в августе 2017 года и который позволил добиться результатов.

Нужно выстроить структурированный диалог между европейскими странами и странами южного побережья Средиземного моря, чтобы достичь четырех главных целей. Предотвратить отъезд мигрантов и ускорить возвращение тех, у кого нет оснований для прибытия в Европу и получения убежища. Активизировать борьбу с торговлей людьми, которая лежит в основе наших усилий, хотя о ней часто забывают в обсуждении. Открыть прямой путь из третьих стран для тех, кто имеют право на нашу защиту. Позволить тем, кто имеют право на убежище, избежать ненужных рисков и воспользоваться защитой. Помочь тем, кто оказались в ловушке в Ливии, вернуться на родину при поддержке Международной организации по миграции, Африканского союза и ЕС.

Мы смогли сделать это во время кризиса в конце 2017 года, но не можем поддерживать такие усилия в долгосрочной перспективе. Должен признать, что в некотором роде вина лежит на всех нас. Тут опять-таки у нас есть сложившиеся формы, глубокие административные убеждения, в том числе в Министерстве внутренних дел и Министерстве иностранных дел, которые обычно не хотят ничего менять по этим темам. Здесь существуют самые разные теории, призывы... Нужно пересмотреть все эти догмы. Я говорю об этом с лета 2017 года. Мы сами этого не делаем. Я тоже собираюсь приложить больше усилий на этом направлении, потому что считаю, что отсутствие прогресса в этой сфере не в наших интересах. Я говорю об этом в ситуации, когда Франция выходит на первое место среди европейских стран по числу прошений об убежище. Не будем наивными. Проблема не в тех людях, которые садятся на корабль в Ливии. Такая ситуация неприемлема, совершенно неприемлема в гуманитарном плане. Это люди, которые приезжают из соседних европейских стран, хотя уже подали там прошение об убежище. Они приезжают к нам, потому что мы плохо организованы в этом вопросе, в плане эффективности или в человеческом плане. Нам нужно кардинально активизировать нашу работу в этой сфере. Помимо границ и обороны, мы должны заняться переосмыслением и организацией настоящего европейского суверенитета в промышленном и климатическом плане. Я намеренно увязываю два этих слова.

Европа прекрасно проявила себя в формировании конкурентной стратегии. Она оказала большое содействие в развитии инноваций и конкуренции, защите потребителей. И она не может потерять это качество. Но мы перестали думать о нашей промышленной стратегии. Мы сами сформировали составляющие нашей зависимости в плане промышленности, технологий и т.д. Поэтому нам следует в будущем пересмотреть промышленную стратегию, которая, кстати, связана с климатической программой. Дело в том, что будущая промышленность должна быть совместима с этой программой. Европе нужно активнее инвестировать в научные исследования, вкладывать больше средств в новые отрасли промышленности, восстанавливать правила конкуренции, которые совместимы с промышленным суверенитетом и ориентируются на чемпионов нового рынка, глобального рынка во всех областях. Настоящая промышленная и климатическая стратегия Европы подразумевает налог на выбросы углекислого газа, который должен подтолкнуть предприятия к переходному процессу, и настоящие таможенные пошлины, позволяющие избежать нечестной конкуренции с теми, кто отказываются от этого переходного процесса.

Мы слишком долго действовали порознь в этом вопросе. И этот суверенитет необходимо вернуть. Это необходимо, если мы хотим в будущем сохранить настоящий суверенитет в этих вопросах, продолжить строить электростанции, развивать экологические климатические услуги, создавать самолеты и оборонные технологии, развивать промышленность. В этой стратегии я делаю упор на технологический суверенитет, который нам нужно сохранить.
https://aurora.network/forum/topic/71263-jemmanujel-makron-elysee-frantsija-my-opredelenno-javljaemsja-svideteljami-kontsa-zapadnoy-gegemonii-v-mire

Андрей Светенко: Яков Свердлов: несостоявшийся генсек (15.03.2019)

mp3

16 марта 1919 года умер Яков Михайлович Свердлов, председатель Всероссийского центрального исполнительного комитета – ВЦИК; так тогда назывался советский парламент. Таким образом, хотя бы формально, Свердлов являлся главой государства. Ему было всего 33 года. В отличие от Ленина, Троцкого, Зиновьева и многих других партийных вождей, теоретиков, интеллектуалов Свердлов не уезжал из России в эмиграцию. Наоборот, вступив в РСДРП в 16-летнем возрасте, вел активную подпольную революционную работу. Неоднократно арестовывался...

Ниже есть продолжение.

Уже в годы первой русской революции проявился его талант как организатора, руководителя. Он не столько генерировал идеи, сколько искусно, без ошибки подбирал людей, которые лучше других могли выполнить какую-либо практическую задачу. Сам Свердлов эти годы провел на Урале. В октябре 1905 года возглавил возникший в Екатеринбурге Совет рабочих депутатов, сформировал там боевые рабочие дружины. Одну такую дружину Свердлов привез в Петербург для участия в вооруженном восстании. Напомним, всё это было еще в 1905 году. 3 следующих года Свердлов провел в тюрьме. В 1910 году его выслали в Нарымский край. Находясь там, Яков Михайлович организовал так называемое бюро побегов – цепочку доверенных лиц, занимавшихся устройством побегов и убежищ для ссыльных большевиков.

В 1913 году оказался в поселке Курейка Туруханского края. Эту ссылку Свердлов отбывал, проживая в одном доме со Сталиным, о чем потом с тонким намеком писал: "Мы слишком хорошо знаем друг друга. И, что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех мелочах".

С Лениным Свердлов познакомился лично только в апреле 17-го, после своего возвращения благодаря амнистии, принятой Временным правительством. Проявил себя как талантливый организатор. Зиновьев писал: "Иногда казалось, что Ленин вернулся в Россию с готовыми политическими чертежами революции, а Свердлов явился из далекой ссылки с готовыми организационными чертежами всей работы партии, с готовым планом распределения основных групп работников по отраслям". Поэтому Свердлова назначили руководить Секретариатом и Оргбюро партии еще до захвата власти. А после Октября, когда партийные структуры начали перетекать в государственные, Свердлов стал председателем законодательного органа власти, ВЦИК. Учитывая сказанное, можно предположить, что Свердлов был бы первым претендентом на пост Генерального секретаря. Но этот вопрос возникнет уже после его смерти.

Свердлов выступал на первом и единственном заседании Учредительного собрания, которое было потом разогнано большевиками, и Свердлов был одним из тех, кто принимал такое радикальное решение. Спорным остается степень участия Свердлова в организации расстрела царской семьи. Документов с прямым указанием на согласие его или Ленина с решением Уралсовета нет. Но то обстоятельство, что Уралсовет был своего рода детищем Свердлова, все его члены были известны Якову Михайловичу лично, а также то, что никаких репрессий или осуждения за свои действия уральские большевики не получили, косвенно указывает, что решение об убийстве царской семьи было санкционировано Москвой.

В первые дни после покушения на Ленина, совершенного Фанни Каплан, Свердлов стал выполнять обязанности председателя Совнаркома, подписывая за Ленина все документы. Он отверг претензии Каменева как заместителя Ленина по Совету обороны занять лидирующий пост, и это указывает на высокий уровень политических амбиций Якова Михайловича.

Официально причиной смерти Свердлова была названа испанка – грипп, эпидемия которого унесла много жизней в те годы, но в тот конкретный момент ее вспышки в Москве не фиксировалось. Существует неофициальная версия, что Свердлов, возвращавшийся из поездки в Харьков, на обратном пути в Орле подвергся нападению забастовавших железнодорожных рабочих, которых попытался вразумить. Полученные раны и повреждения также могли повлиять на неожиданную и быструю смерть несостоявшегося генсека.
http://radiovesti.ru/brand/60935/episode/2145653/

Андрей Светенко: Григорий Зиновьев: вождь Коминтерна (06.03.2019)

mp3

В этот день 100 лет назад – 6 марта 1919 года – в Москве завершился свою работу Первый учредительный съезд III Коммунистического интернационала. Был избран руководящий орган – Исполком Коминтерна, работавший на постоянной основе. В качестве резиденции был выбран дом в самом центре столицы – всем хорошо известный Воздвиженка, 1, напротив Кутафьей башни Кремля и здания Манежа. Председателем исполкома стал Григорий Евсеевич Зиновьев...

Ниже есть продолжение.

Зиновьев (настоящая фамилия – Радомысльский) в революционном движении с 18 лет. С Лениным познакомился в 1903 году в Швейцарии. В отличие от Ильича, несколько раз возвращался на родину, вел подпольную работу. Весной 1917 года в знаменитом пломбированном вагоне вместе с Лениным вернулся в Россию. После подавления Временным правительством большевистского восстания в июле 17-го скрывался вместе с Ильичем в Разливе. В октябре 17-го Зиновьев, казалось бы, подписал приговор своей партийной карьере, выступив против ленинской резолюции о вооруженном восстании. Но нет: с первых дней Советской власти он руководил Петроградской парторганизацией и Северной коммуной. Выступал против переноса столицы в Москву. Потом поддержал Ленина в вопросе о Брестском мире, вернув тем самым его расположение к себе.

Назначение вождем Коминтерна выдвинуло Зиновьева на первые роли в большевистской партии. Вместе с Каменевым и Сталиным Зиновьев составил так называемый триумвират, руководивший страной в годы болезни Ленина. Именно Каменев и Зиновьев предложили назначить Сталина генеральным секретарем партии. На посту председателя Коминтерна Зиновьев оставался до 1926 года, когда уже его и Льва Каменева Сталин начал отодвигать в сторону, заключив временный союз с Бухариным и Рыковым.

Любопытно, что одним, общим для всех названных вождей противником был Лев Троцкий. Интересна его оценка Зиновьва: "Зиновьев был оратором исключительной силы. Его высокий тенор в первый момент удивлял, но затем начинал подкупать своей музыкальностью... Это был прирожденный агитатор, хотя противники называли Зиновьева наибольшим демагогом среди большевиков... Он умел убеждать, завораживать сочувствующих нашей политической идеей, но способен был и во враждебном собрании – даже в тогдашнем исполкоме Коминтерна, где было много своевольных – придавать самым крайним и взрывчатым мыслям вкрадчивую форму". Считается, что Зиновьев в Коминтерне тонко провоцировал фракционные страсти и, в частности, был автором формулировки "социал-фашизм", которую потом стали адресовать социал-демократам в Германии и других странах западной Европы.

Подводя итог своей характеристики Зиновьева, Троцкий писал: "Чтобы достигать таких неоценимых результатов, ему мало было лишь сознания своей правоты, нужна была успокоительная уверенность в том, что политическая ответственность с него снята, причем надежной и крепкой рукой. И такую уверенность Зиновьеву давал Ленин".

После смерти вождя Зиновьев лишился столь привычного для него покровительства и растерял свой авторитет участием в политических интригах. Зиновьев расстрелян в 1936 году вместе с Каменевым по приговору показательного судебного процесса. Реабилитирован Верховным судом СССР в 1988 году.
http://radiovesti.ru/brand/60935/episode/2134210/

Андрей Светенко: Когда появились дачи в современном понимании? (27.04.2019)

mp3

http://radiovesti.ru/brand/61005/episode/2163154/

Андрей Светенко: Когда в России возник феминизм? (08.03.2019)

mp3

http://radiovesti.ru/brand/60971/episode/2138549/

Андрей Светенко: институт брака в СССР (09.02.2019)

mp3

...начнется вот этот разговор о том, что мы строим отношения. Поговорить о том, как это было в прошлые времена. Не говоря о том, что половинки по определению величины равные, а вот браки-то как бы сплошь и рядом бывают какие-то неравные. Вот как это было в советские времена, что там за неравенство и возможно ли оно, и вариации на эту тему. У нас в гостях эксперт, специалист Елена Юрьевна Рождественская. Елена Юрьевна, приветствую вас.

Ниже есть продолжение.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Добрый день.

СВЕТЕНКО: Профессор Научно-исследовательского университета "Высшая школа экономики", доктор социологических наук. Давайте возьмем времен такие обозримые, послевоенные, то есть там вторая половина XX века. Кстати говоря, последствия войны, наверное, очень сильно сказались на этой проблеме, конечно же, вот такое неравенство.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Конечно. То есть брачный послевоенный рынок – это вообще платформа неравенства, потому что мужчин стало на треть меньше. И соответственно сразу после войны фиксировался демографический кратковременный рост брачности, что, в общем-то, свидетельствовало о некоторой отложенности решений о заключении брака еще до войны, с одной стороны. А с другой стороны, вот эта диспропорция гендерная – мужчин мало, а женщин много – привела к тому, что изменилась и структура брачности возрастная. То есть самое большое количество браков заключалось в возрастной группу 20-24 года. Представляете себе?

СВЕТЕНКО: Это имея в виду кого, мужчин?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Женщин, женщин.

СВЕТЕНКО: Женщин.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Женщин, да. То есть, вообще-то говоря, высокая разводимость (женщины в средних и старших возрастах оставались одинокими, и уже понятно, что на всю оставшуюся жизнь). А вот молодые выходили замуж, и практически вот мужское население целиком было в браке, в отличие от женщин.

СВЕТЕНКО: Казалось бы, все просто, сколькими случаями по литературе, по разговорам (я с детства, так сказать, эту тему знаю), что вот женщины поколения там начала 20-х годов (то есть тех годов, которые погибли на войне в 20-25 мужчины), они остались, ну грубо говоря, в пролете, потому что вернувшиеся, оставшиеся уже смотрели на девушек 28-го, 29-го, 30-го годов рождения, и так далее, и так далее. И поэтому здесь понятно: как бы возрастная несопоставимость – мужчины старше, женщины младше. Ну и, казалось бы, и всё. Или какие-то другие еще явления, более сложные, неожиданные?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Фоном, конечно, происходило очень интересное явление, которое называется "вторым демографическим переходом", которое заключается в том, что смертность не по военным причинам, а по естественным сходила не то чтобы на нет, но уменьшалась вследствие определенного медицинско-технического прогресса. А с другой стороны – падала рождаемость. То есть это два взаимосвязанных процесса, которые идут рука об руку. Поэтому когда мы говорим о том, чтобы влиять на рождаемость, мы должны понимать, что это связано со смертностью, уровнем смертности. Поэтому вот страна послевоенная Россия, Советский Союз, она вступила в полосу вот этого демографического перехода, который происходил очень резко. То есть мы на самом деле по сравнению с европейскими странами запоздали где-то на столетие. То есть Франция лет 100 как вступила, например, по сравнению с Россией и Советским Союзом, а мы вступили вот в эти года. И поэтому те резкие изменения, они, конечно же, сказывались на всех социальных процессах.

СВЕТЕНКО: Но мы же говорим о большой стране. Мы и сейчас сплошь и рядом уточняем: одно дело – Москва, а другое дело – там провинция или, не дай бог, деревня. А тогда-то это еще больше, наверное, какие-то основания для различий.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Разумеется, в городах, в крупных городах, в мегаполисах этот процесс шел быстрее.
http://radiovesti.ru/brand/61005/episode/2098668/