Последние события на Корейском полуострове, до предела обострившие ситуацию, только подлили масла в огонь многолетнего противостояния народа одной крови. Но парадокс в том, что время только укрепляет идеологические устои как Севера, так и Юга, тем самым делая все более тонкой и слабой генетическую составляющую единой нации. Прогрессирующий прагматизм Сеула только усиливает неприятие Пхеньяном исходящих с Юга идей об объединении.
Но все ли так безнадежно? С этого вопроса «РК» начали интервью с профессором сеульского университета Кукмин Андреем Ланьковым.
Ниже есть продолжение.
А.Л.: Думаю, в ближайшие год-два все достаточно безнадежно, обе стороны стоят на своем. Юг решил урезать выдачу бесплатной помощи северянам, те же хотят, чтобы объем односторонней помощи оставался неизменным и даже увеличивался. Результатом, конечно, стала конфронтация. С другой стороны, Юг достаточно последовательно отказывается даже от тех (немногих) возможностей компромисса, которые ему предлагает Север.
Если называть вещи своими именами, то можно сказать, что в августе-сентябре 2009 года Северная Корея, поняла, что тактика прямого давления и шантажа не работает, и попыталась договориться с Сеулом показав свою готовность пойти на какие-то уступки. Южнокорейское правительство демонстративно эти подходы проигнорировало, и Север решил, так сказать, «поддать жару», увеличить градус конфронтации. Так что, думаю, в ближайшие пару лет отношения между Севером и Югом будут достаточно напряжёнными, хотя очевидно, что обоюдная словесная истерика не приведёт к разрыву экономических отношений. Показательно, что, несмотря ни на что, Кэсонская промышленная зона работает как прежде и даже растёт.
РК: Андрей Николаевич, какие только рецепты умиротворения не предлагаются в мире. Какой близок Вам?
А.Л.: Эффективных рецептов просто нет. Вообще я полагаю, что ситуация здесь достаточно грустная, никакого лёгкого и всех удовлетворяющего решения северокорейская проблема в принципе не имеет. Все возможные решения достаточно неприятны и болезненны, от любого решения кто-нибудь да пострадает безвинно. Поэтому по большому счету всем более или менее выгодно сохранение статус-кво, хотя оно тоже и неприятно, и болезненно (впрочем, неприятно и болезненно сохранение статус-кво в первую очередь для простых северокорейцев, а их мнением никто не интересуется, и их судьбой никто особо не озабочен).
РК: Что на самом деле скрывается за обязательной риторикой, сопровождающей идею объединения?
А.Л.: Парадоксально, но на настоящий момент в Корее, несмотря на все обязательные клятвы в своём стремлении к единству, объединения не хочет ни Север, ни Юг. Подавляющее число южных корейцев, если вы их спросите, скажут, что они хотят объединения. Однако они ничего другого сказать не могут, их ведь с детского сада учили, что объединение - это хорошо, так что спрашивать их о желательности объединения - это примерно то же самое, что спрашивать верующего христианина о том, хочет ли он второго пришествия. Конечно, скажет он «хочу», как же быть может иначе?
Однако, когда с тем же южнокорейцем начинаете говорить в неофициальной обстановке, то вы обычно услышите немаловажную оговорку: «Да, я хочу объединения в принципе, но лучше бы оно случилось попозже, желательно – и вовсе не при моей жизни». Причина понятна, сейчас экономический разрыв между двумя Кореями огромен, и все боятся того, что объединение по германскому сценарию (а другого сценария объединения, если подходить к ситуации реалистически, сейчас никак не просматривается) разрушит южнокорейскую экономику или, по крайней мере, серьёзно подорвёт благосостояние населения Юга. Это население, привыкшее жить богато и свободно, конечно, не готово идти на такие жертвы – отсюда и отсутствие какого-либо энтузиазма по поводу объединения.
Такова ситуация на Юге. На Севере желания объединяться тоже не наблюдается, по крайней мере наверху (а народ там никто не спрашивает). Северокорейское руководство понимает, что в нынешней ситуации объединение страны может произойти только под эгидой Юга. Мало того, что у Юга население в два раза больше, там и ВНП в сорок-восемьдесят раз выше северокорейского. Понятно, что в этой ситуации бывшая Северная Корея практически не будет иметь никакой возможности влиять на ситуацию в объединившейся стране. Кроме того, северокорейская элита понимает, что северокорейское население рано или поздно спросит, почему Север, который исторически был более развитой, более передовой частью Кореи, оказался в подобной ситуации, кто в этом виноват?
Ответ на этот вопрос будет достаточно очевиден. В глазах народа виновата будет северокорейская верхушка, те несколько сотен семей, которые правят Северной Кореей уже третье поколение. Этим людям не поздоровится. Дай бог, если им удастся сбежать в Швейцарию, где у самых удачливых из них уже имеются и поместья, и денежки на счетах, но денег на счетах и поместий на всех не хватит. У большинства из северокорейской верхушки никаких запасных аэродромов нет. Поэтому никакого объединения она не хочет, как не хотят его в своем большинстве и жители Юга.
РК: Каков основной вектор южнокорейской политики в отношении Севера?
.Л.: Южная Корея - страна достаточно разделённая, политически весьма поляризованная, так что полного консенсуса по вопросу объединения нет, однако большинство южнокорейцев - как политиков, так и простых людей - хотят, чтобы в Северной Корее началось экономическое развитие, начался экономический рост. При этои они хотят, чтобы там сохранялась стабильность, то есть, называя вещи своими именами, они хотят того, чтобы в Пхеньяне у власти оставался нынешний диктаторский режим – ну, может, в несколько смягчённом варианте. В результате начавшегося экономического роста, надеются в Сеуле, гигантский разрыв, который сейчас существует между Севером и Югом начнет постепенно сокращаться.
В Сеуле думают примерно так: «Пускай на Севере учатся у Китая, пусть имитируют китайские и вьетнамские реформы, пусть приглашают иностранных инвесторов, осваивают новые технологии. Мы им в таком случае тоже будем помогать – но в меру, себя не разоряя. В результате там потихонечку будет расти экономика, и лет через пятьдесят они нас догонят. Вот тогда можно будет поговорить об объединении, которое в таком случае нам, южанам, ничего стоить не будет». Однако, я хотел бы этих мечтателей разочаровать, этот замечательный план нереализуем. В Северной Корее живут не роботы, а люди. У них на плечах есть голова, и поэтому, как только реформы китайского или вьетнамского образца начнутся, северокорейцы узнают о том, насколько лучше живет Юг. Сейчас они об этом только догадываются, а тогда узнают наверняка.
РК: Хотите сказать, реформы будут иметь обратный эффект?
А.Л.: Я хочу сказать что реформы с большой долей вероятности приведут к краху нынешнего режима. Вскоре после начала таких реформ народ станет меньше бояться власти, а режим на Севере сейчас менее жестокий, чем двадцать или тридцать лет назад, но все равно один из самых свирепых в мире. Как только люди перестанут бояться власти, как только они увидят, как на самом деле живет Юг, то, скорее всего, они потребуют немедленного объединения, наивно при этом полагая, что сразу после объединения у каждой северокорейской семьи появится автомашина «Хёндэ».
Они, конечно, этих машин не получат (точнее, получат, но спустя довольно много времени), но поймут это не сразу. Будет трудно остановить вот эти двадцать миллионов человек, которые скажут: «мы хотим есть рис (а не варёную кукурузу!) три раза в день, и ещё мы хотим машину, магнитофон и холодильник, и мы хотим всё это немедленно!».
Вы учтите, что сейчас, в последние 8-10 лет, в Северной Корее больше нет голода, но там есть систематическое недоедание. Есть рис каждый день в Северной Корее – это признак богатства (как, кстати, было и в Южной Корее до середины шестидесятых годов). Представьте, что в одной части страны уровень жизни примерно такой как в бедных кишлаках Таджикистана, а в другой части страны уровень жизни – примерно такой, как в Москве внутри Садового кольца. Понятно, насколько другая часть страны притягательна.
Если Север действительно начнёт реформы (в чем я очень сомневаюсь), то я думаю, что это будет началом конца. Через несколько лет реформаторское правительство просто сметёт собственное население, которое не захочет ждать, а потребует всего и сразу. Остановить северокорейцев, которые будут стремиться к своим трём чашкам риса, холодильнику и автомобилю «Соната» можно будет только пулемётами, но, надеюсь, никто их пулемётами останавливать не будет.
Итак что эти мечты о медленном, поэтапном развитии и эволюции Севера, которые очень популярны сейчас в Сеуле – это, на мой взгляд, абсолютная утопия. Северокорейское руководство, в отличие от руководства сеульского, это отлично понимает. Не случайно, что северокорейское правительство никаких реформ не проводит. Ким Чен Ир и его советники отлично знают, что если начнут реформы, то их система рухнет через несколько лет.
РК: Тем не менее просачиваются сведения о некоторых положительных тенденциях в северокорейской экономике, вы можете подтвердить это?
А.Л.: Безусловно, экономическая ситуация улучшилась, хотя и остаётся очень тяжёлой. Это видно по следующим признакам, во-первых, в стране нет голода. В стране есть массовое недоедание, но северокорейцы не умирают от голода уже лет десять. Да , есть рис каждый день - это признак принадлежности к обеспеченным людям, есть мясо раз в неделю - это признак неплохой жизни, большинство людей об таком даже и не мечтают, но тем не менее плошка варенной кукурузы с несколькими листиками кимчи на столе почти у каждого северокорейца сейчас есть.
Потихонечку восстанавливается инфраструктура, которая практически развалилась в 90-е годы. Да, периодически выключается электричество в городах, но случается это куда реже чем десять лет назад. Начали работать некоторые электростанции, поезда ходят не то, чтобы по расписанию, но опаздывают на несколько часов, а не на несколько дней, как десять лет назад. Т.е. экономика как-то крутится. Частично это связано с возникновением полулегальной, полуразрешенной рыночной экономики, а частью это связанно с иностранной, в первую очередь, с китайской помощью, с появлением иностранных заказов (тоже в основном китайских) и т.д.
Конечно, по меркам даже самых неблагополучных стран СНГ, Северная Корея очень бедная страна. Я тут её сравнил с самыми бедными районами Таджикистана, но наверное за пределами Пхеньяна ещё беднее. Тем не менее это уже не та катастрофа, которая была там десять лет назад. Добавлю, скорее всего, серьёзных экономических проблем в Северной Корее в ближайшие годы не будет. Если ситуация будет совсем уж явно выходить из-под контроля, то, скорее всего, китайцы подкинут необходимое продовольствие, а, возможно, топливо и деньги. Потому что Китаю кризис в Северной Корее ни в коем случае не нужен. Если, конечно, такой кризис случится, Китай едва ли захочет туда влезать, но пока можно поддерживать стабильность в КНДР небольшими вливаниями денег и продовольствия, Китай это будет делать. Поэтому я и думаю, что крупного голода в Северной Корее вообще не будет. Так и будет страна балансировать на том уровне, на котором живет большая часть Африки и значительная часть Южной Азии.
РК: Факты свидетельствуют о росте числа беженцев из Северной Кореи. Власти специально не препятствуют этому процессу или не могут справиться с этим?
А.Л.: Процесс уже не остановить. Надо учесть механику побега сейчас. Желающих перебраться с Севера на Юг несравненно больше чем те, кому это удается. Побег из Севера на Юг уже давно превратился в бизнес, в коммерческие операции, которыми занимаются профессионалы, их называют брокерами. За 2-3 тысячи долларов брокер вывозит человека из Китая (а оказаться в Китае сегодня несложно, граница охраняется плохо) организует переход через страны Юго-Восточной Азии и доставляет в Сеул.
Билеты и проездные документы выдаются обычно южнокорейским посольством или консульством. Брокеры не сотрудничают напрямую с южнокорейскими властями, которые самим фактом существования брокеров недовольны. Понятно, что для южнокорейских властей беженцы являются финансовой обузой, хотя это обстоятельство и не признаётся открыто. Помимо того, что их надо устраивать, платить им пособия, обеспечивать, хоть и дешёвым, но жильём за государственный счёт, помимо этого есть еще куча других скрытых расходов (например, проверка их благонадёжности). Всё это стоит денег - по неофициальным данным, на каждого беглеца южнокорейское правительство в среднем тратит около 90 тыс. долларов. Ради чего? Беглецы в основном люди малообразованные, не очень способные к эффективной работе в южнокорейской экономике. Но число беженцев растёт, потому что всё больше беглецов оказывается на Юге и, соответственено, всё больше людей в состоянии заплатить брокерам (деньги брокерам обычно платят беженцы на Юге, чтобы вывезти в Сеул оставших в КНДР членов семей).
Вот история бывшего северокорейского профессора, довольно молодого мужчины, с которым я общался позавчера. Три года назад они посоветовались с женой и решили, что у Северной Кореи нет будущего, а, стало быть, нет будущего у их детей. Значит – надо сваливать. Решили, что сначала он уйдёт один в Китай. Там с помощью дальних родственников в Сеуле, которые обещали за одного только человека заплатить брокерам, его перевезли в Сеул. Он сейчас работает, копит деньги, чтобы с помощью брокеров вытащить из Северной Кореи сначала детей, потом жену, а потом и родителей.
Система тотального контроля, которая раньше не имела себе равных в мире, с середины 90-х годов резко ослабла, и сейчас отсутствие человека по месту прописки и его непоявление на работе не означает, что он сбежал на Юг. Обычно считается, что он сбежал в Китай, а к беглецам в Китай северокорейские власти относятся либерально. Не исключено, что они даже воспринимают уход наиболее беспокойной, активной части населения в Китай, как некий предохранительный клапан. В большинстве случаев северокорейские власти даже не знают, кто в итоге оказался в Южной Корее.
Впрочем, даже если выясняется, что человек находится на территории Юга, никаких серьёзных репрессий по отношении к его семье не применяется. В этом отношении произошла заметная либерализация. Канули в прошлое те времена, когда всю семью такого человека отправляли в концлагерь, причём такой лагерь, откуда шансов выйти живыми практически не было,.
Более того, не очень наказывают даже семьи политических активистов, которые активно участвуют на Юге во всяких акциях, направленных против режима Ким Чен Ира. Конечно, семью такого человека выселяют из Пхеньяна, отправляют в ссылку, но как правило даже не арестовывают. Лет 15-20 назад такой либерализм казался бы немыслимым.
Вообще говоря, при Ким Чен Ире Северная Корея стала куда менее репрессивной страной, чем она была при Ким Ир Сене. Хотя, с другой стороны, сами северокорейцы предпочитают времена Ким Ир Сена. Конечно, тогда за любое неосторожное слово тебя могли расстрелять, а семью отправить в лагерь пожизненно, но при этом каждый день каждому выдавали положенный паёк. Сейчас можно осторожно и немножко ворчать на власть, и вообще делать многое из того, за что раньше наверняка посадили бы, но, с другой стороны, никто пайка тебе, как правило, не даст и будешь ли ты завтра жить или умрёшь с голоду, зависит только от твоих усилий (и везения).
РК: У Вас есть своя версия относительно обсуждаемых возможных наследников власти нынешнего руководителя страны?
А.Л.: Об этом говорить рано, доживём до сентября, прочтём материалы партконференции и увидим. Скорее всего, официально назначат Ким Чен Ына, младшего сына Ким Чен Ира, ведь кампания по его возвеличиванию идёт уже больше года. Показательно, что в наследники выбрали молодого парня без опыта, без связей, долго жившего заграницей. Такой человек неизбежно будет марионеткой в руках старой гвардии, то есть тех стариков, которые сейчас окружают Ким Чен Ира. Скорее всего, его выбрали именно потому, что его кандидатуру поддерживало окружение Ким Чен Ира. Старикам такой наследник нужен. Если Ким Чен Ын станет очередным Великим Вождем и Солнцем столетия, то, естественно, никаких решений он поначалу принимать не будет, а будет только подписывать те распоряжения и законы, которые для него будут готовить старики. Старикам этого, собственно, и надо. Они, таким образом, спокойно доживают при власти, при привилегиях свои оставшиеся годы.
РК: Россия заявляет о собственных стратегических интересах на Корейском полуострове. Такое ощущение, что нам трудно соблюдать при этом баланс в отношениях с обеими частями Кореи?
А.Л.: Да нет, как раз в целом балансировать удаётся неплохо. Ситуация ведь довольно сложная. С одной стороны, для России с чисто экономической точки зрения Север никакого интереса не представляет – у Пхеньяна нет ничего, что можно продать России, нечем ему и платить за импортируемый из России товар. Но, с другой стороны, односторонняя ориентация на Юг тоже не желательна, потому что опыт последних двух десятилетий показал: в случае такой ориентации реальная возможность как-то влиять на события на Корейском полуострове и управлять ситуацией с учетом российских интересов существенно снижается. Это, скажем так, «мы уже проходили»: в середине 1990-х гг. ухудшение отношений с Севером привело к тому, что и на Юге к Москве стали относиться с меньшим пиететом, и в мире от обсуждения корейских проблем (а, значит, и от возможности как-то пролоббировать свои интересы) Россию оттеснили.
Торговля между Россией и Северной Кореей мизерная, товарооборот в прошлом году составил порядка 150-170 млн. долларов, это в 20 раз меньше, чем товарооборот Северной Кореи с Китаем. Фактически это означает, что торговли нет вообще. И поэтому отношения с Севером сейчас это, я бы сказал, «политика широких улыбок». Россия ограничивается символическими жестами, которые ничего особо не стоят, но которые позволяют как-то поддерживать рабочие контакты с Пхеньяном.
С другой стороны, отношения с Югом развиваются очень динамично, но при этом носят чисто экономический характер. Обе стороны торгую друг с другом, торгуют много и хорошо, есть и культурные обмены, в Южной Корее вообще очень хорошо относятся к российской культуре, ну а серьёзных политических комбинаций тут не предвидится. Южная Корея Россией интересуется только чисто с коммерческой точки зрения, все реальные политические интересы здесь связаны с США, Китаем и, конечно, с Северной Кореей. Россия для Сеула - это такая периферия политическая, хотя, повторяю, экономически интересный партнер.
Поэтому получается так, что в отношениях с Северной Кореей преобладает политика, экономики там нет вообще, если не считать разговоров о транскорейской дороге и о газопроводе (но это ещё долго останется разговорами). В отношениях России с Южной Корее есть немного политики, но в основном это экономика.
По большому счёту нынешняя линия Москвы мне кажется взвешенной и разумной. Поддерживать нормальные отношения и с Севером (режим там, не спорю, крайне неприятный, но прямых проблем для России он особо создаёт), и с Югом (а здесь масса экономических возможностей), и не слишком вмешиваться в межкорейский конфликт – это, полагаю, самая разумная политика, если руководствоваться национальными интересами России. Её в целом и проводят.
http://tttkkk.livejournal.com/207561.html#cutid1
No comments:
Post a Comment