...Рисковать детьми мы не готовы, даже теоретически. Мы подхватываем их на руки, вытаскиваем из теплой постели, затаскиваем в бомбоубежище, накрываем собой. Мы их спасаем – непрерывно, каждую секунду. И у нас неплохо получается. Но ночью к нам прибегает плачущий лохматый человек в пижаме: «Я боюсь, что снова будет бум!», и у нас разрывается сердце. Мы-то ладно, мы взрослые, мы все можем, мы потерпим. Но мы совершенно не можем терпеть, когда страшно нашим детям...
Ниже есть продолжение.
...Не бойся, я с тобой...http://www.e-goom.co.il/about/statii/1260ne-boisa-ya-s-toboy.html
...Когда зазвучали сирены воздушной тревоги, я взяла слово с моих родителей, что они не будут отмахиваться от происходящего, а, если что, дисциплинированно спустятся в убежище. «Да-да, конечно», - рассеянно сказала мама, явно не веря, что ей угрожает какая-то опасность. После первой сирены я педантично спросила: «Ну что, вы спускались в убежище?» – и получила такой же рассеянный ответ: «Да-да, конечно». Но во время следующей тревоги у родителей гостила моя младшая дочь. И на очередной вопрос про убежище мама ответила с неожиданным жаром: «Теперь, разумеется, спускались – с ребенком-то!»...
На самом деле, детский страх – явление не только нормальное, но и необходимое для развития психики. Конечно, в процессе нормального развития можно обойтись и без воздушных тревог. Но, так или иначе, чего-нибудь в детстве боялись все: войны, мальчишек-хулиганов из соседнего дома, убийц, ворующих детей, чтобы сварить из них мыло, бродячих собак, директора школы, пьяных у подъезда, всадника без головы. И разница между нашим детством и детством наших детей заключается не в том, что мы в свое время не боялись, а только в том, что наши дети чаще рассказывают про свои страхи нам.
В прошлом откровенности между поколениями было меньше, и детям редко приходило в голову обсуждать с родителями собственные переживания. Да и у родителей не было времени и умения разбираться – не было самой концепции разговоров о подобных вещах. Максимум того, что говорилось – «не бойся, маленький, все будет хорошо». Времена изменились, уровень жизни повысился, уровень открытости – тоже, откровенность между родителями и детьми стала нормой, родительская мотивация взлетела до небес, дети рыдают вслух: «Мне страшно!» - а мы не знаем, что нам с этим делать. Можно сказать «не бойся, маленький» - но маленький все равно боится.
Это, пожалуй, главная сложность в общении с детским страхом: наша беспомощность перед ним. Сразу кажется, что с ребенком происходит что-то ужасное, а мы не можем быстро ему помочь. Особенно это заметно, когда причина страха вроде бы очевидна. Сирены, воздушные тревоги, взрывы, поход в убежище – все это видится нам гораздо более «настоящей» причиной для страха, нежели классическая темная комната или пугающее ребенка нашествие инопланетян. Но, на самом деле, природа страха всегда одна и та же: отсутствие контроля и неизвестность. Да, когда «бумкает» над головой, и нужно бежать на лестничную клетку, страх наглядней, чем когда в шкафу тихо сидит кусачий монстр. Но наше ощущение «бояться монстра легче, чем войны», базируется на том, что войны боимся мы сами. Мы знаем, что ракета на голову – это пусть маловероятная, но реальность, а крокодил за диваном – выдумка, у которой нет причины. Но ребенок этого не знает. Для него что ракета, что крокодил, что ядерная война – все условности. Он ориентируется, прежде всего, по нам. Если мы спокойно относимся к происходящему, детский страх локализуется в себе самом и постепенно слабеет. Если же нас самих пугает создавшаяся ситуация, ребенок получает не «подтверждение», а доказательство того, что причина для страха действительно есть. И именно это, а вовсе не объективная реальность, делает страх сирены более реальным, нежели любой другой детский страх.
Казалось бы, все просто – перестань бояться, и твой ребенок не будет бояться тоже. Но я-то боюсь! Я не железный, меня здорово нервируют вражеские ракеты. А когда под теми же ракетами оказываются дети, мой страх перерастает в истерику. И ценная рекомендация «успокойся сам, успокоится и ребенок» звучит практически издевательством.
Я бы подошла к вопросу с другой стороны: бояться можно и даже нужно - и нам, и детям. Страх – это очень, очень неприятно, правда. Но не более того. Страхам лучше дать место, а себе – разрешить бояться. Это не так просто, как кажется: в нашей психике слишком глубоко заложено неприятие отрицательных ощущений. Стоит почувствовать что-то плохое, тут же следует команда: «Прекратить!» - и начинается купирование той эмоции, которая так необходима психике в данный момент (а иначе эта эмоция просто бы не возникла). Если же суметь разрешить себе бояться, можно добиться одновременно двух вещей. Во-первых, психика, освобожденная от необходимости выворачиваться наизнанку, освободится от изрядной доли напряжения. А во-вторых, находящиеся рядом дети получат важный навык переживания страха. Который, в конечном итоге, и есть главное, что мы можем им дать в этом плане.
* * *
О страхе можно и нужно разговаривать. Успокаивание ребенка заключается не в уговорах, что бояться нечего, а в признании, что бояться можно. Страх можно нарисовать в альбоме или слепить из пластилина, поселить в шкафу и регулярно поить молоком. Страхом можно назвать лохматую куклу, и класть ее с собой в постель, а то она боится спать одна. Про страх можно сочинять сказки и смешные песенки, его можно кормить завтраком, делиться с ним печеньем, или заворачивать в полотенце и тащить с собой в убежище. Его можно забыть на лавочке в парке, его можно поселить в телевизоре и договориться, что вот этот популярный телеведущий – это и есть наш страх. Или вон та заставка с черным фоном.
Сын чрезмерно увлечен новостями и не отлипает от телевизора? Предложите ему вести дневник военных действий, сравнивать новости разных каналов и проверять под вечер, сколько в течение дня было передано именно новостей, а сколько выпусков «новостей» оказались повторением одного и того же. Дочка боится ложиться спать, утверждая, что именно ночью нас непременно разбомбят? Пусть приходит спать в родительскую кровать, а заодно найдет там шоколадку под подушкой. Мама ведь тоже боится, а вместе бояться легче. Особенно если обняться и обсуждать, что лучше – сирены без шоколадок, или шоколадки без сирен.
Страхи можно анализировать научно, с привлечением теории вероятности и статистических выкладок (этот вариант подойдет для детей постарше). Могут ли в нас попасть ракетой? Могут, но вероятность очень невелика. Ты знаешь, что такое «вероятность»? Без акцента именно на войне: каковы шансы выйти на улицу в Нью-Йорке и встретить там своего беер-шевского одноклассника? Насколько велика вероятность выиграть в «Лото» миллион? А десять миллионов? А два раза подряд? Что выше – вероятность того, что в нас попадет ракета, того, что не попадет, или того, что мы встретим на улице пьяного динозавра? А почему?
Нет смысла уговаривать детей, что бояться в принципе нечего, или что с нами никогда ничего не случится: мы ведь и сами в это не верим. Зато можно попробовать посмеяться на все эти темы. Чем больше и смешнее мы разговариваем о том, что нас всех пугает, тем проще становится с этим жить. И тем успешней в конечном итоге мы все взрослеем.
* * *
Ну, хорошо. С теорией разобрались. Детские страхи – необходимое явление, наш ужас от них наличия – свидетельство нашей же беспомощности (а не детской катастрофы). Чем больше боимся мы, тем больше боятся наши дети - но само по себе это не повод для самоедства, а хорошая возможность разрешить себе бояться и дать этому место в ощущениях и в разговорах, в результате чего дети тоже научатся переживать страх без травм. А что делать, если пугает не опасность в целом, а какая-нибудь конкретная ситуация? Я могу честно разрешить себе бояться в нее попасть, но, рано или поздно, непременно попаду. И что тогда?
Тогда, как говорила Алиса, путешествуя по неизведанной и опасной стране чудес, «надо составить план». Если меня или ребенка больше всего пугает что-то определенное, стоит сесть и детально разработать – что мы будем делать, если именно это все-таки произойдет. Допустим, больше всего я боюсь, что сирена застанет меня в ванной. Голую, беспомощную, с мочалкой в руке. Усугубим: купающую ребенка. Голого, беспомощного, далее по тексту. Что мне делать?
Первая мысль – надеюсь, этого не случится. Вторая – все, до конца войны перестаю мыться и мыть детей. Третья – что бы ни было, я буду чувствовать себя полной дурой. Вот с этого места уже можно начинать.
Итак. Я чувствую себя полной дурой. Это начало любого взаимодействия со страхом: все мы, когда нам страшно, не отличаемся умом. То есть можно счесть данное ощущение не свидетельством кошмарности ситуации, а адекватной реакцией на нее. К тому же, дураками себя ощущают все вокруг.
Что же я делаю, продолжая ощущать себя полной дурой? Беру халат… нет, сначала заворачиваю ребенка в полотенце… нет, лучше сначала шлепанцы… какие шлепанцы? Замотать волосы полотенцем? Не успею! Захватить мобильный? Или может, сначала надеть трусы?
План обрастает подробностями и возможностями предварительной подготовки. Звучит сирена? Накинуть халат (заранее повесить на крючок возле ванны, в карман халата положить мобильник), завернуть ребенка в полотенце (позаботиться, чтобы большое полотенце было наготове), обуться в приготовленные тапки, прихватить стоящий у выхода пакет с одеждой - и побежали. Да, это мокро, неуютно и лучше бы без этого обойтись. Но четко разработанный план действий снимает панику. Неважно, из чего он состоит. Важно, что он есть, заранее обеспечен всем необходимым и раз за разом превращает ситуацию из глобально невыносимой в локально неприятную. Что, согласитесь, совсем другое дело.
Точно также узловые точки страха планируются и с детьми. Ты боишься, что будет, если сирена заорет, пока мы идем по улице? Давай прорепетируем, что при этом может произойти. Нам придется лечь на землю? Неприятно, согласна, давай попробуем прямо сейчас. Легли. Что ты видишь перед собой? Лютик? Ну что ты, какой же это лютик, это мак… Не бывает желтых маков? Интересная мысль, придем домой – посмотрим в «Энциклопедии растений». Как тебе, кстати, лежится на земле? Глупо? Да, мне тоже так себе, особенно учитывая, что никакой сирены нет. Лучше бы она была, тогда мы хотя бы лежали не одни? Ну, будем надеяться, в следующий раз нам больше повезет.
Любая ситуация, будучи тщательно спланированной и неоднократно проговоренной, воспринимается знакомой, а значит – уже приемлемой. Через какое-то время в глазах ребенка она превращается практически в игру. А нас, с нашей хрупкой нервной системой, как минимум дисциплинирует: если я точно знаю, что буду делать в ключевой момент, мне легче разрешить себе его бояться.
* * *
К сожалению, есть и невыносимые страхи. Когда в глазах темно и трясутся руки, когда накрывает так, что бесполезно играть, планировать, пить валерьянку или лежать для расслабления в горячей ванне. И тут важно разрешить себе не бороться: есть вещи, с которыми бороться не имеет смысла. Если нам или детям страшно настолько, что это ощущается неподъемным, и сил на преодоление просто нет – стоит найти способ выйти из ситуации, даже если такой ужасной она видится нам одним. Уехать к родственникам в другой город, и пусть все вокруг сидят по домам и смеются. Отослать детей на месяц в Америку, хотя окружающие крутят пальцем у виска. Сделать что угодно, чтобы прекратить запредельный страх. Это не стыдно и не ненормально. Есть люди, которые острее ощущают страх, а есть те, кто ощущает его слабей. Это не свидетельство силы или слабости, это свойство психики, которое еще и может неожиданно проявится в любой момент. Можно сказать «не повезло», а можно счесть хорошим признаком: значит, сила нашей психики – в умении вовремя найти необходимый выход.
* * *
Если расспросить детей, чем им больше всего запомнилась война, они могут неожиданно начать улыбаться. Родители были дома, школу отменили, уроков не было, все ели пиццу, а хомяк, которого вынули из клетки и притащили в убежище, залез под шкаф и его выманивали на шоколад, после чего долго отмывали от шоколада и шкаф, и хомяка. Дети склонны в любой необычной ситуации запоминать хорошее и смешное - особенно когда оно есть.
Это еще один важный момент взаимодействия со страхом: когда человеку страшно (и вообще в стрессе), человека надо баловать. Любое мелкое баловство, любая радость подойдет. Приходится бегать в бомбоубежище в халате? Купите новый красивый халат. Вся семья часами торчит в защищенной комнате? Перетащите туда настольные игры, компьютер, аквариум с рыбками, пушистое одеяло и годовые запасы чипсов. (А заодно метлу, пылесос, набор новых тряпок для вытирания пыли и красивую рамочку для графика дежурств). Вкусности, совместные занятия, родители дома, да еще все время «в лечебных целях» обнимают-целуют детей, работы нет, школу отменили – а вы бы отказались от таких каникул? Конечно, это все равно не отпуск, и напряжение все равно велико. Но из любой неприятной ситуации стоит убрать необязательные сложности – типа «нечего надеть для выхода на лестницу» или «в защищенной комнате нет книг и теплого одеяла». Одежду можно купить, одеяло с книгами – принести, и сделать из всеобщего стресса всеобщее приключение.
К несчастью, это все-таки опасное приключение. Но речь и не идет о том, чтобы полюбить войну – а только о том, чтобы даже во время войны было немножко легче жить. И нам, и детям. Как минимум для того, чтобы им нашлось, о чем вспомнить, когда они столкнутся со страхами у своих детей.
Виктория Райхер, психотерапевт
