В пьесе Александра Моисеевича Володина «Две стрелы» есть прекрасный диалог, предельно точно и лаконично определяющий отношения элиты и общества (любой элиты и любого общества).
— А кто решит кто чего достоин?
— Достойнейшие.
— А кто решит кто достойнейшие?
— Достойнейшие и решат.
— То есть, они же сами и будут решать?
Ниже есть продолжение.
http://actualcomment.ru/rol-elity-v-sisteme-vlasti-1806011003.html
Его в том или ином виде (как правило без ссылки на автора), довольно часто используют разного рода политические юмористы и просто «борцы с режимом» (с любым режимом, процветающем в любом месте и в любой момент времени).
Не знаю, хотел ли автор просто пошутить или вскрыть социальные язвы. Вряд ли он отдавал себе отчёт, что описывает не проблему, а один из системообразующих принципов организации человеческого общества всех времён и народов.
Как правило, в процессе усложнения общественной организации, соответствующие государственные структуры претерпевают коренные изменения. Зачастую старые исчезают, новые возникают, функционал меняется. Через века трудно бывает понять, как всё это работало изначально.
Европейцам, однако, повезло. Римская империя, от которой они ведут свою историю, оставила им в наследство не только римское право, но и подробное описание структуры органов государственной власти Рима, от его начала и практически до распада империи.
Римское общество было крайне консервативным. Поэтому при всём драматизме политических перемен, протекавших в нём за более, чем тысячелетие, прошедшее от основания города, до распада римской державы, оно инстинктивно стремилось к сохранению раз данной политической структуры. Поэтому и императоров, почти сразу ставших абсолютными монархами, Рим долгое время рассматривал всего лишь как первоприсутствующих в сенате — пытаясь замаскировать авторитарное правление под силу авторитета конкретной личности. Даже смирившись с тем, что император является не первым, среди равных, а господином подданных, римляне обосновали его статус, исходя из привычных им конституционных основ. Они стали рассматривать императора, как «отца отечества», наделив его по отношению к народу правами отца фамилии (большой семьи), который был властен не только над имуществом, но над жизнью всех своих домочадцев (римлян и не римлян, свободных и рабов, своих детей и жён — всех, кто принадлежал к его фамилии).
Эти права императора, освящённые к тому же христианской религией, рассматривавшей его как полномочного представителя на земле единственного Бога — создателя всего живого. У римлян, таким образом, родилась стройная система. Бог обладал отеческими правами по отношению ко всему живому на Земле (впрочем, по отношению к неживому тоже). Права Бога в отношении людей он делегировал императору — главе претендующей на всемирность христианской империи. Император правил людьми от имени Бога, перед ним держал ответ, и Бог же его наказывал, если император выполнял свои обязанности плохо.
Наконец, на следующей ступени находились сенаторы — конкретные отцы, конкретных больших семей, обладавшие императорскими правами в отношении своих домочадцев и клиентелы. Сенаторы в собрании представляли весь народ Рима и совместно с императором выносили решения. Но, если императора не было (низложен, погиб на войне), сенат обладал всеми полномочиями для того, чтобы самостоятельно решить судьбу государства. Более того, сенат мог низложить императора и избрать ему на смену иного (если, конечно сила была на стороне сенаторов). Но император ни при каком условии не мог править без сената.
Были императоры с сенатом дружившие, были императоры с сенатом враждовавшие. Были императоры, казнившие сенаторов пачками. Были императоры, дополнявшие законы о формировании сената новыми положениями, позволявшими им вводить в состав этого органа новых людей (провинциалов, варваров), которые на первых порах создавали в сенате точку опоры для императора. Но не было императора, который попытался бы вовсе игнорировать сенат.
Между тем римский сенат пришёл к нам ещё из глубокого родового строя. Каждый лидер клана (рода) самовластно управлял своими родственниками. Собираясь же вместе сенаторы (старейшины) являли собой совет племени, в чьи обязанности входило согласование совместных действий и разрешение споров. Этот своеобразный парламент ad hoc выбрал военного предводителя и создавал временные исполнительные должности. Когда же функция военного вождя (rex) стала постоянной его власть оказалась ограниченной лишь общим делом (res publica). Все остальные общественные отношения продолжали регулироваться правом отца-сенатора. И как не пытались первые военные вожди (цари) противопоставить сенату комиции — собрания всех свободных мужчин-воинов, тем не менее большая часть их решений всё равно подлежала утверждению и могла быть отменена сенатом. В конечном итоге комиции уже много веков как исчезли, а сенат продолжал функционировать до конца и даже пережил римскую империю, перейдя в современную политическую структуру большинства государств.
Сенат был до царей и пережил царей, был до комиций и пережил комиции, был до республики и пережил республику, был до императоров и пережил императоров. Он возник до римского государства и пережил римское государство. Но что есть сенат? Это — собрание достойнейших, которые решают кто, чего достоин и как должно жить и развиваться общество.
Этих достойнейших не избирают на свободных, демократических и прозрачных выборах, прямым, тайным, равным голосованием. Каждый отдельно взятый из них не является самым умным, самым храбрым, самым честным, самым лучшим. Но все вместе они, как корпорация, представляют всё государство и максимально полно отражают его интересы. Как глава рода, каждый из сенаторов являлся полномочным распорядителем значительной части общественного демографического, экономического, финансового, политического и военного ресурса. Он выступал от имени этого ресурса.
Не случайно сенаторов, бедневших ниже имущественного ценза, исключали из сената. Если ты такой бедный, значит обеднел и ослаб твой род. А раз твоё правление оказалось столь неблагоприятным для твоего рода, то как же ты можешь участвовать в управлении всем римским государством? При этом попасть в состав сената, просто разбогатев, было невозможно. Необходимо было, во-первых, происходить из римского сенатского рода (то есть обладать наследственным правом), а, во-вторых, пройти минимально необходимые для причисления к числу сенаторов магистратуры (то есть получить достаточный опыт работы на государственной службе).
Я столь подробно остановился на организации римского сената только потому, что в её рамках эффективно решались те же задачи, которые стоят перед представительной властью в любую эпоху. Ведь откуда, собственно, возникает само понятие политической элиты? С момента, когда отдельно взятая община становится слишком большой, чтобы все жители (как правило, мужчины, достигшие брачного возраста и создавшие семью) могли регулярно собираться на площади и решать оперативные управленческие вопросы, возникает необходимость вначале передать кому-то функцию исполнения решений собрания, на период между собраниями (который всё более удлинялся), а затем и вовсе заменить собрание постоянно действующим органом народных представителей, которому делегировано право общины на законодательную власть. Эти-то группы политиков-профессионалов и становятся политической элитой.
Они должны соответствовать ряду требований.
Во-первых, обладать авторитетом в обществе. В случае с римским сенатом этот вопрос решался за счёт того, что «парламент» формировался из глав больших семей, по определению и по традиции обладавших незыблемым авторитетом.
Во-вторых, иметь достаточный опыт в военных и политических делах, для того, чтобы их решения были квалифицированными. Это достигалось за счёт требования к будущим сенаторам отбывать магистратуры (работать в исполнительной власти), а также за счёт закона, согласно которому, не мог быть избран отправлять магистратуру человек, не отбывший в войсках ни одной военной кампании. Таким образом, будущие отцы-сенаторы получали необходимый военный и административный опыт.
В-третьих, была необходима система самоочистки от не проявившего должную квалификацию элемента. Это достигалось за счёт постоянной проверки цензорами имущественного состояния сенаторов и исключения из списков тех, кто выпадал из ценза. Впрочем, цензоры могли исключить из состава сената и по морально-нравственным соображениям. Поскольку же цензором мог быть избран любой уважаемый гражданин, отбывший соответствующие магистратуры, а решения его были окончательны и обжалованию не подлежали, римская элита училась ещё и дипломатичному поведению в отношении друг друга. Будешь слишком наглым и сварливым, станет цензором кто-то тобой обиженный и вычистит тебя из сената (прецеденты, хоть и редкие, случались).
В-четвёртых, было необходимо обеспечить инкорпорацию в систему управления новых управленческих кадров, представляющих интересы новых страт, растущего и усложняющегося общества. Поначалу это обеспечивалось через систему перманентного конфликта между патрициями и плебеями. Но после того, как патрицианские и плебейские роды срослись в одном полноценном римском гражданстве, а проблема осталась, она стала решаться диктаторами, а затем императорами, которые периодически «предлагали» сенату инкорпорировать в свой состав представителей новых социальных групп. Естественно эти представители должны были соответствовать всем принципиальным требованиям к сенатору, расширялось (со 100, до 300, затем до 600, 900 и, наконец, до 2000) только число мест в сенате, а также росло число сенаторских родов, имевших право делегировать в сенат своих представителей.
Подчёркиваю, те же самые требования сегодня стоят перед любой элитой любого государства. Проблему легитимации своей власти элита решает при помощи института всеобщих выборов. Он же служит для решения вопроса об инкорпорации в систему власти новых талантливых управленцев, не входящих в число элитариев. Также при помощи выборов происходит чистка управленческих структур (преимущественно представительских) от неквалифицированного, провалившего работу элемента.
Как видим, у древних было меньше формальной демократии, больше прагматики, но суть дела от этого не менялась.
Когда сегодня говорят, что сыну таёжного лесоруба труднее стать министром, чем сыну министра, это — абсолютная правда. Но в основном потому, что, вращаясь в определённом кругу, сын министра ещё в детстве, незаметно даже для себя самого, усваивает определённые знания и навыки, в то время, как сын лесоруба, с большой долей вероятности, будет ориентирован на получение совсем иных знаний. Моему сыну тоже проще стать министром, чем сыну обладающего таким же российским паспортом эмигранта из Таджикистана, который водит такси или работает на стройке. Хотя бы потому, что мой сын с детства растёт в абсолютно русскоязычной среде. Ему, для получения соответствующих знаний и навыков не надо тратить время и силы на предварительное изучение русского языка. Он в нём уже родился. А сыну эмигранта из Таджикистана надо. Стартовые возможности уже не равны.
Упомянутый нами сын лесоруба, если он человек энергичный и честолюбивый вполне может использовать полученные в детстве знания и навыки для создания бизнеса в сфере деревообработки. А разбогатев может и в политику пойти, и стать министром. Ему это будет сделать значительно легче, чем сыну простого легионера стать командующим армией, а становились даже императорами. В свою очередь, если сын министра, несмотря на стартовые возможности будет интересоваться только развлечениями и прожиганием жизни, система затормозит и остановит его на дальних подступах к министерскому креслу. Просто потому, что иначе он будет подрывать позиции и наносить ущерб интересам таких же потомственных бюрократов. Система всегда пожертвует одним, чтобы соблюсти корпоративный интерес. С точки зрения системы, это даже не будет жертва — нормальный рабочий процесс, сенатор обеднел, значит он больше не сенатор.
Руководствуясь этими принципами, интуитивно нащупанными древними римлянами ещё в глубокой древности, работал аппарат управления всех времён и народов, при всех социальных строях и во всех формах организации общественной жизни.
Элита всегда стремилась к замкнутости, поскольку новые люди несли новые риски. Да и обеспечить своим детям бесконкурентную среду тоже хотелось. Не буду даже упоминать о современных актёрских, режиссёрских, певческих и т.д. «трудовых династиях», вышедших ещё из СССР. Укажу лишь, что только после революционного писателя (и лихого вояки) Аркадия Гайдара, появилось три поколения политических деятелей (Тимур, Егор и Мария Гайдары). Я знаю, что они не кровные потомки Аркадия Гайдара, но элитная преемственность соблюдается чётко, несмотря на то, что все они (кроме последней девушки) выросли и оперились при самой, что ни на есть народной советской власти.
В то же время элита была вынуждена самостоятельно инкорпорировать в свой состав представителей новых влиятельных слоёв общества. Иначе, государство разваливалось, а элита теряла свой элитарный статус. Два простых примера. В конце XIX — начале ХХ века чиновничье-дворянская элита российской империи отказалась инкорпорировать в состав допущенных к управлению лиц представителей поднявшейся буржуазии. И незыблемая доселе империя, пережившая и 1612, и 1709, и 1812 годы пала, как карточный домик. Люди, контролировавшие экономику империи, но не имеющие возможности определять её политику, сломали не устраивающий их механизм. Им потом было хуже, многие пожалели о своих действиях, но империи это уже не помогло.
К концу 1970-х годов, советская рабоче-крестьянская элита, сохраняла дискриминацию технической интеллигенции. Если писатель, художник, артист мог относительно легко пробиться в состав правящей элиты, то инженеры, сотрудники многочисленных НИИ и т.д. оказались в большинстве своём без перспектив карьерного роста и с зарплатой меньше, чем у рабочего средней квалификации.
В первые послереволюционные годы техническая интеллигенция воспринималась советской властью с подозрением, поскольку в предреволюционных трудовых конфликтах чаще занимала сторону хозяев. Правда, испытывая недостаток инженерных кадров, СССР вынужден был приглашать иностранных специалистов на очень хорошие зарплаты, а также хорошо платить своим. Однако к 60-м годам технические ВУЗы произвели достаточно инженеров. Их материальное положение ухудшилось. При этом, несмотря на то, что теперь это были выходцы из тех же рабочих и крестьян, только лучшие — получившие образование, их политические права были всё ещё ограничены. В стране, где членство в КПСС было пропуском в политику, квоты на приём технической интеллигенции были из самых жёстких. Стоит ли удивляться, что именно среди технической интеллигенции было самое большое количество диссидентов, «реформаторов» и даже антисоветчиков на душу населения. Система блокировала их политические возможности и они вынужденно выступали против системы. Как и их предшественники в Российской империи, они сломали систему, почти сразу пожалели, но уже ничего не могли исправить.
Таким образом, олигархия, автократия, демократия являются лишь механизмами, обслуживающими потребность общества в, с одной стороны стабильной и профессиональной, а с другой, в постоянно обновляющейся, открытой для талантов, сбалансированной с точки зрения интересов различных общественных групп элите. В одни эпохи общественным потребностям соответствует один механизм, в иные другой. Например, в обществах древней Греции диктатура (тирания) как правило устанавливалась в интересах демоса, для блокирования возможностей усилившейся олигархии. В Риме, как уже было сказано, императоры иногда столетиями действовали в полном согласии с сенатом (классический орган олигархического правления), а иногда опирались на маргинальные слои римского населения и на армию, для противодействия сенату (и это тоже продолжалось столетиями).
Главная задача элиты — обеспечивать баланс интересов в обществе и реализацию общественного политического запроса. Быть умной, красивой, честной и т.д. — приятный бонус, но это не обязательно, хоть и существенно облегчает взаимодействие элиты и народа, повышая взаимопонимание и взаимное доверие.
Элита должна отличать политический запрос общества от декларированного от имени общества запроса наиболее активной общественной группы. Чаще и легче всего такие активные группы раскачивают общества на краткосрочную агрессивную экспансионистскую вакханалию. Грубо говоря, народ под влиянием агитаторов-милитаристов, начинает желать войны и побед. Однако, как только выясняется, что война состоит не только из побед, но и из поражений, крови, пота и сверхчеловеческого напряжения сил общества, эти самые активные группы, толкавшие стану к агрессии, путём будирования в обществе экспансионистских настроений, выступают главными криками власти, которая «не смогла», «неправильно воевала» и вообще непонятно зачем «влезла в чужую войну».
Последняя опасность, подстерегающая качественную политическую элиту — опасность слишком хорошего управления. Когда государство крепнет, а благосостояние растёт без видимых усилий, когда вмешательство правительства в общественную жизнь незаметно, а альтернативные мнения не подавляются, у населения часто возникает иллюзия, что так и было изначально, что качественное управление, реализуемое квалифицированной элитой здесь ни при чём и что можно было бы сделать ещё лучше. И тогда свои позиции в обществе укрепляют группы внутриполитических деструкторов. Им всё всегда плохо. Они зовут к топору. Они натравливают одну часть общества на другую по классовому, имущественному, этническому, политическому, идеологическому, любому другому принципу.
Если им удаётся организовать революцию, они становятся новой элитой — гораздо более замкнутой, чем предыдущая. Они устанавливают значительно более жёсткое и даже жестокое правление, оправдывая свои зверства революцией, до которой народ «довёл старый режим». Они роняют уровень жизни и разрушают государство. И далеко не всем, как большевикам, затем удаётся это государство собрать заново. У большинства получается как на Украине.
В Риме было легче. Как я уже отмечал, сенаторы были не просто политическими деятелями, они являлись отцами семейств, чья власть над домочадцами сакральна, освящена традицией и религией. Члены римского «парламента» являлись, одновременно не только представителями политических партий, выражавших интересы широких слоёв населения, но ещё и лидерами самоуправления семейных кланов, составлявших фундамент римского общества.
В настоящее время структура общества драматически усложнилась, а объём личных свобод неограниченно увеличился. Создание такой, насквозь пронизывающей общество по вертикали, системы управления как римский сенат, в наше время практически невозможно. Но это не значит, что к совершенству не надо стремиться. Формулу «Сенат и народ Рима» мы повторяем до сих пор, зачастую даже не понимая всей её глубины. Между тем, она с характерной больше для Востока, чем для Запада лаконичностью описывает идеальный характер взаимодействия элиты и народа как частей нераздельных, но и неслиянных, взаимодействующих, но и антагонистичных, замкнутых, но и пересекающихся.
