С разрежения автора, выкладывая его книгу.
Как купитьhttp://www.niworld.ru/b/sait_zaitsev/index_zaitsev.htm
Узнать о возможности приобретения книги оптом и в розницу можно в Москве, отдел реализации издательства Э.РА
(495) 379-15-41 (с 19 до 21 ч.) Аферов Николай Валерьевич
Издательство: 8-906-704-68-73 Ромм Михаил Наумович
Электронная почта: Написать автору
Как издать свою книгу в издательстве Э.РА
Михаил Зайцев. Яша. Часть I. Хасид.
Михаил Зайцев. Яша. Часть II. Ящер.
Михаил Зайцев. Яша. Часть IIIa. Дракон.
Михаил Зайцев. Яша. Часть IIIb. Дракон.
Михаил Зайцев. Яша. Часть IV. Идущий по Следу.
Михаил Зайцев. Яша. Послесловие.
Мои впечатления о книге "Яша" Михаила Зайцева.
Память – странная штука. Вот, вы, например, помните свое детство, своих маму и папу? Я не помню. А не снятся ли вам по ночам жуткие, закованные в броню всадники с копьями наперевес? А летающих ящеров вы не припоминаете? Вот, я – кажется, да.
Яша – 18 мая 1944 г.
Гомель. Детский приют.
Это первое мое отчетливое воспоминание. Что, впрочем, не удивительно, если учесть, сколько раз мне это потом пересказывали.
В комнате было около сорока детей – мальчиков и девочек в возрасте лет до шести. Видимо, это была младшая группа, поэтому детей еще не разделяли по полу. Все мы были одеты в одинаковые безразмерные рубахи и острижены наголо. Единственной мебелью были расставленные рядами кровати, что придавало помещению сходство с больничной палатой, каковой она, вероятно, и являлась на самом деле. Кроме нас, в комнате были две нянечки, занимавшиеся с новенькой девочкой, которая беспрерывно плакала в голос.
Четверо вошли в комнату и остановились возле двери. Одного – немолодого человека в белом халате и с добрым лицом – я, видимо, неплохо знал. Как я теперь понимаю, это был наш доктор. Двое других – один в пиджаке и с очками, а второй в полувоенном френче и шароварах – вероятно, были соответственно директором приюта и секретарем партячейки. Четвертым был пожилой бородатый дядька с ермолкой на голове. Вошедшие негромко переговаривались между собой. Я сидел в дальнем от входа углу, безучастно уставившись в побеленную стену и лишь изредка бросая взгляд на визитеров. Однако, не смотря на расстояние между нами, их разговор был мне хорошо слышен.
– Не найдете вы тут никого, – говорил парторг весьма равнодушным тоном. – Фрицы всех ваших почикали.
– Таки всех! – отвечал бородатый. – До войны тут жили более тридцати семи тысяч евреев. Таки ни один не выжил? Кто-нибудь прятался у добрых соседей, кто-то эвакуировался и возвращается теперь, а иные партизанили в лесах...
При упоминании о возвращающихся беженцах парторг слегка поморщился:
– Ну да! Как раз эта малышня и партизанила.
– А как Вы собираетесь отличить своих? – вступил в разговор директор. – Большинство наших детей слишком малы, многие из них осиротели уже несколько лет назад и не помнят родителей.
– У мальчиков можно проверить обрезание, – усмехнулся парторг.
– Этого не понадобится, – бородатый шагнул вперед и громко продекламировал на древнееврейском: – Слушай, Израиль! *
* Слушай Израиль - начальные слова одной из основных еврейских молитв. Эти слова часто используются евреями в различных ситуациях. В частности и для еврейской идентификации. Существует несколько реальных историй о том, как в конце Второй мировой войны еврейские организации опознавали детей в сиротских домах при помощи этих слов. Маленькие дети, даже сами не зная, что они евреи, услышав эти слова начинали звать маму, от которой они эти слова слыхали прежде.
Эта же молитва может произноситься евреем, готовящимся к смерти, либо призывающим помощь во время смертельной опасности.
Ниже есть продолжение.
Все, кроме меня, находившиеся в комнате, немного опешили от этого возгласа и повернулись к вошедшим.
– Слушай, Израиль! Господь – Бог наш!
– Мама! – закричала одна из девочек и побежала к бородачу.
Еще две девочки и один мальчик закричали и под недоуменными взглядами остальных бросились обнимать чужака.
– Вот это да! – удивился директор.
– Что за мать твою? – по-своему отреагировал парторг.
– Что Вы им сказали? – поинтересовался врач.
И тут начал говорить я:
– Слушай. Израиль. Господь. Бог. Наш. Господь. Один. Возлюби. Господа. Бога. Твоего. Всем. Сердцем. Твоим. И всею. Душою. Твоей. И всем. Существом. Твоим. И будут. Слова. Эти. Которые. Я заповедую. Тебе. Сегодня. В сердце. Твоем. И Научи. Им. Сыновей. Своих. И произноси. Их. Сидя. В доме. Твоем. И идя. Дорогою. И ложась. И вставая.
Не знаю, откуда возникли у меня эти слова. Я иногда могу слышать даже то, что еще не сказано. Слова я произносил по одному, раздельно, продолжая при этом равнодушно рассматривать стенку. Хотя, на самом деле, мне было немного любопытно, какое впечатление это произведет на окружающих. Может, меня покормят, если я все правильно скажу?
Меня часто "забывали" кормить. Ведь я, в отличие от других детей, никогда не просил есть. Иногда я не ел и не пил по нескольку дней. Мне это не очень мешало. Но поесть я любил. Особенно мясо. Конечно, я ел и хлеб, и овощи, и другую растительную пищу, но они мне не очень нравились.
– Вэй из мир!* [дословно "О, горе мне!" (идиш), эмоциональное восклицание, используемое в качестве междометия] Кто этот ребенок? – спросил бородатый.
– Этот мальчик – слабоумный, – директор поправил очки. – У нас никто не знает, откуда он взялся. Он как-то сам пришел к нам. Я запамятовал, Петр Максимович, как его зовут?
– Он откликается на имя Яша, – доктор обернулся к бородатому. – Но он не похож на еврея. К тому же, про него я могу точно сказать, что он не обрезан.
– О, Ребейне шел эйлом!** [дословно "Властелин мира!" (идиш), аналогично русскому "Боже мой!".] При комму... – бородатый метнул короткий взгляд на партийца, – ... в последние годы многие еврейские семьи перестали следовать традициям отцов. Яков – вполне еврейское имя.
– Брось дурку валять, Максимыч! – шептал тем временем пламенный ленинец на ухо доктору, не догадываясь, что моих ушей его слова достигают не хуже. – Мне самому эти жиды поперек горла. Если бы не звонок от товарища Гинзбурга, хрен бы я пустил сюда этого мракобеса. Но, с другой стороны, если они заберут у нас пару лишних ртов, а тем более, этого дебила ...
Так вот и получилось, что я попал к хабадникам*** [*** Хабад – направление в Хасидизме – одном из религиозных течений в иудаизме].
Яша – 21 октября 1969 г.
Новозыбков Брянской обл. Цирк Шапито.
В цирк я попал впервые. Просто, кто-то донес до сведения компетентных органов о полученном письме от Любавичского Ребе, и реба Йосефа неожиданно арестовали. Но цирк приехал только на неделю, билеты для детей были уже на руках, и портить им праздник не хотелось. А для сопровождения формально требовалось двое взрослых. Вот меня и отправили на пару с Борисом Соломоновичем. Я всего этого тогда не понимал и просто радовался, что меня вместе с детьми повели в цирк.
Громкая музыка, множество красок, мороженое и иные яркие впечатления не оставили меня равнодушным. Представление длилось почти два часа, наполненных клоунами, фокусами, дрессированными собачками и акробатами. Однако, главное для меня началось в конце второго акта, когда на арене появились слоны.
Огромные животные с невероятной легкостью поднимали тяжеленные бревна и делали стойку на двух ногах. Я не мог оторвать взгляда от их мощных серых тел и больших глаз, а мои собственные глаза помимо воли наполнялись слезами.
Как мне удалось сбежать от Бориса Соломоновича и пробраться к слоновнику – не помню. Но хорошо помню, как я ревел и пускал слюни у входа в загон, наблюдая, как слону на ногу надевают огромную цепь, второй конец которой был закреплен на вбитом в землю ржавом железном клине. Все это было настолько неправильно, что я кинулся освобождать несчастного великана.
– Куда прешь, придурок! – кто-то крепко схватил меня за рукав.
Я рванулся так, что пиджак на плече затрещал, и сильный удар поверг меня на землю. Я тут же вскочил, сбрасывая с себя чьи-то руки. Но на меня навалились уже втроем.
– Постойте! Не трогайте его! – Борис Соломонович сильно запыхался и нервничал. – Он не в себе и не понимает вас.
– А ты кто такой? С ним что ли?
– Да, это мой подопечный.
– Так что ж ты, мать твою! В психушке таких держать надо, а не на представления водить!
Яша – 7 июля 1997 г.
Иерусалим. Ешива* [еврейское религиозное училище] "Шатры Авраама".
Я лежал, развалившись на только что почищенном мною газоне. Было довольно рано, и солнце пока припекало не сильно. Занятия еще не начались, а студенты-ешиботники только заканчивали "шахарит"** [утренняя молитва] Это было мое время, когда можно спокойно дремать на травке, слушать щебет птиц и думать о своем.
А подумать было о чем. Почти два года прошло с тех пор, как умер реб Йосеф – мой прежний опекун, привезший меня на Святую Землю и устроивший уборщиком в одну из иерусалимских ешив. У меня не было особых проблем ни с акклиматизацией, ни с новым обществом. Даже язык я освоил очень быстро. Но в последний год смутная тревога поселилась в моем сердце. У меня стали появляться необычные желания. Я начал проявлять интерес к окружающим и задавать странные вопросы. А с неделю назад я впервые почувствовал головную боль. За всю свою жизнь с хабадниками я никогда ничем не болел. Было непривычно ощущать себя не только недоумком, но еще и старой развалиной.
Легкие шаги и шелест книжных страниц прервали мои думы. Резко приподнявшись на локте, я встретился взглядом с парой больших карих глаз.
– Ой! Я Вам, кажется, помешала?
Я видел эту девочку в ешиве уже пару дней. Ее звали Яэль. Она приходилась племянницей нашему раву Ицхаку. Жила она с родителями где-то в Гуш-Эционе, а к дяде приезжала иногда в гости. Как все религиозные женщины, достигшие зрелости, она носила строгую одежду: закрытую блузку с длинными рукавами и длинную юбку. Хоть, ешиботники и поговаривали, что ее семья недостаточно строго соблюдает традиции. Будто бы, между ее отцом и дядей давняя размолвка на почве твердости в вере.
– Мне пора.
– Нет, нет! Не уходите, – мне очень неприятно, лучше я пойду в другое место.
– Не надо.
– Глупая привычка заниматься лежа на траве, – она раскрыла одну из принесенных книг.
– Женщины не учат Тору, – заметил я через пару минут.
Она смущенно улыбнулась и, оторвавшись от книги, вновь взглянула на меня. Ну чего я к ней пристал? Какой ей интерес болтать со старым идиотом? Она еще школьница, но уже на целую голову выше меня – низенького, толстенького, полоумного старикашки.
– Женщины не обязаны учить Святое Писание. Но им и не возбраняется этого делать. Со мной дядя занимается.
– Это не из библиотеки, – мне удалось разглядеть обложку. – Странное название: "Геометрия".
– Это мои книги, – она снова смутилась. – И это не из Талмуда. Дядя сейчас занят, а мне надо готовиться к школе. А Вы что же, знаете все книги из здешней библиотеки?
– Я их помню.
– Ой, Вы, наверное, очень умный!
– Не очень, – мне не хотелось уточнять, что помню я лишь внешний вид книг, а отнюдь не их содержание, которого я вообще не в силах разобрать.
– А можно мне твои книги почитать?
Немного замявшись, она протянула мне небольшую брошюру с цветной обложкой, непонятная надпись на которой гласила: "Основы вычислительной техники".
– Только мне надо будет по ней заниматься на той неделе.
– Я тебе завтра верну. Ты и завтра придешь сюда заниматься?
Она, чуть помедлив, кивнула.
– Я пойду. Мне правда пора.
Яша – 10 июля 1997 г.
Иерусалим. Ешива " Шатры Авраама ".
– Почему ты сам никогда не посещаешь занятия в ешиве? – после нескольких дней и наших ежеутренних бесед во дворе Яэль держалась со мной свободнее.
– Я слишком глупый. Ничего не понимаю и только мешаю остальным.
– А что ты не понимаешь? – спросила девочка после краткого размышления.
– Ничего. Самых простых вещей.
– Ну, например?
– Ну ... Вот, Господь, – он ведь всемогущий?
– Да.
– А что это значит?
– Это значит, что он может все.
– Все-все?
– Конечно.
– Все, что угодно? Любую вещь, которая взбредет мне на ум?
– Да.
Теперь задумался я, а Яэль отхлебнула из бутылочки с минералкой.
– Господь может сотворить воду?
– Разумеется, – Яэль улыбнулась.
– А он может сотворить много воды?
– Ну, конечно. Он же сотворил моря.
– А может он сотворить очень-очень много воды?
– Ах, Коби* [в иврите уменьшительное от имени Иаков, подобно русскому Яша], – засмеялась Яэль, – ты и вправду глупый!
– Скажи, – продолжил я, чуть придвинувшись к ней и понизив голос, – а может ли Господь сотворить так много воды ... так много, чтобы он и сам не смог всю ее выпить?
На секунду мне показалось, что она сразу ответит. Но ее улыбка вдруг потускнела, и она опустила взгляд.
– Я не знаю, – Яэль выглядела крайне растерянно. – Надо будет спросить у дяди.
Яша – 1 августа 1997 г.
Иерусалим. Ешива " Шатры Авраама".
– Я хочу знать, что произошло, – требовательно заявил рав Ицхак. – Во всяком случае, от тебя, Иаков, я такого не ожидал. С каких пор ты стал нападать на учащихся?
– Он плохой, – я был еще слишком зол. Это мешало собраться с мыслями. Злость для меня была новым чувством.
– Почему ты решил, что Нисим плохой?
– Он плохой. Я знаю.
– Он ученик ешивы и наш собрат по вере.
– Он все врет. Нет у него веры. Он просто не хочет идти в армию** [по израильскому законодательству, учащиеся ортодоксальных ешив освобождены от обязательной воинской службы]
– Откуда тебе это известно? – удивился рав.
– Я знаю, – мне трудно было объяснять. Да и не хотелось. – А еще, он плохо думал про Яэль.
Рав Ицхак снял очки, встал из-за стола и прошелся по кабинету. Несколько секунд рав постоял у окна, затем устало потер пальцами глаза и, вернувшись к столу, вновь сел напротив меня.
– Я давно должен был поговорить с тобой насчет Яэль. Она рассказывает о тебе интересные вещи. Говорит, ты задаешь вопросы по Учению и наукам. Твой вопрос о божественном всемогуществе и воде – где ты его услышал?
– Нигде. Я сам подумал.
-Сам? Это известный парадокс. Могущество Творца динамично. Оно всегда приходит в соответствие с Его замыслом. Ты понимаешь меня?
Я неуверенно кивнул:
– Это значит, что Господь может создать воду, которую не сможет выпить ... пока ему это не понадобится.
– М-м-да, это верно, – рав чем-то заинтересовался. – Но господь иногда намеренно накладывает ограничения на собственное безграничное всемогущество.
– Как со свободой воли? – спросил я.
– Как со свободой человеческой воли, – медленно и задумчиво проговорил рав Ицхак.
– Странно, – рав снова нацепил очки и записал что-то у себя в бумагах. – Может, у тебя есть еще такие вопросы?
– Про большое?
– Можно и про большое.
Я начал немного отходить после драки. Может, действительно спросить что-нибудь?
– Я видел слона в цирке. А потом его привязали цепью к колышку. Слон был большой. И цепь большая. А колышек – маленький. Почему слон не вырвал колышек и не убежал?
– А может, слон просто не хотел убегать? – ответил рав Ицхак. – За ним хорошо ухаживают, кормят, поят. А на воле он пропадет. С чего ему убегать?
– Тогда зачем сажать слона на цепь?
Резко усилившаяся головная боль заставила меня опустить голову и обхватить ее руками.
– Что с тобой? Тебе нехорошо? – рав приблизился и коснулся ладонью моего лба. – Господи! Да у тебя сильнейший жар.
Яша – 3 августа 1997 г.
Иерусалим. Ешива " Шатры Авраама".
Столовая была заполнена наполовину, и мне достался отдельный столик у внутренней стены.
После разговора с равом меня немедленно госпитализировали и хотели было сразу везти в больницу. Но все же решили подождать до утра. Врач дал мне жаропонижающее, и к утру мое состояние резко улучшилось. Тем не менее, меня продержали под надзором в поликлинике еще целые сутки – всю субботу.
Сейчас я чувствовал себя вполне сносно и очень хотел есть. Основным блюдом на обед сегодня подали кебабы из баранины. И, если всяческие салаты и приправы можно было брать самому в любом количестве, то мясное блюдо выдавал помощник повара Меир – ровно по два кебаба на человека.
Проглотив свою порцию кебабов и автоматически прожевав салаты, я поднялся и медленно направился к Меиру.
– Добавки, – я неуверенно протянул свой поднос с опустевшей тарелкой.
– Конечно, Коби, – Меир улыбнулся. – Хорошо, что у тебя здоровый аппетит. Выздоравливай!
Неторопливо добрел я до своего стола, опустился на стул и сразу же расправился с новой порцией кебабов. Через минуту я снова встал с подносом и пошел к Меиру.
– Добавки.
– Ты что, Коби? Никак, собачку подкармливаешь? – Меир подозрительно посмотрел на меня, затем окинул взглядом подножие моего столика.
– Добавки.
Получив желаемое, я молча повернулся спиной и зашагал обратно. Я прекрасно осознавал, что на меня смотрят, но мне это было безразлично. Запах горячего жирного кебаба сводил меня с ума. Неутерпев, я, игнорируя вилку, схватил кебабы руками и запихал себе в рот.
Когда я вновь отправился к Меиру, на меня смотрело не менее половины присутствующих. Во взгляде Меира появился суеверный страх, когда он узрел мой поднос и услышал знакомое:
– Добавки.
Яша – 24 августа 1997 г.
Цфат. Дом ребе Шимона.
– Ни с чем подобным никому из нас ранее сталкиваться не приходилось, – рав Ицхак немного нервничал. – Мы все любим Иакова, он добрый человек и хороший еврей. Но перемены в его поведении смущают учеников. Некоторые его поступки просто пугают. Кроме того, самочувствие Иакова постепенно ухудшается. В то же время его разум светлеет с каждым днем. Учитывая необычность этого феномена, я счел за лучшее обратиться за советом к почтенному ребе, славящемуся своей праведностью, мудростью и талантом.
Дряхлый старик, до сих пор лишь покачивающий головой, сидя с полуприкрытыми глазами в глубоком кресле, приподнял руку.
– Не надо лести, рав Ицхак. Все мы дети Господа, все равно любимы им и каждый служит ему по мере своих скромных сил. Подойди ко мне, сын мой.
Адмор* [АДМО́Р – аббревиатура ивритских слов адонену морену ве-раббену: "господин, учитель и наставник наш", обычно титул хасидских цадиков] даже не взглянул в мою сторону, но я понял, что зовет он именно меня. Приблизившись к цадику** [праведник у религиозных евреев.], я почтительно склонил голову для благословления. Однако вместо обычной церемонии ребе сперва долго водил у меня над головой своими руками, а затем просто погладил меня ладонью по голове, как гладят ребенка, угостив конфетой. Подняв голову, я встретил внимательный взгляд старца.
– Любишь ли ты Господа, дитя? – спросил меня адмор.
– Всею душой, ребе, – ответил я, несколько удивившись такому, никак не соответствующему моему возрасту, обращению.
– Любишь ли ты ближних своих?
– Люблю, ребе.
– Чего ты страшишься?
– Мне нечего бояться.
Реб Шимон убрал руку с моей головы и пару минут сидел молча, вновь прикрыв глаза.
– Твоя душа не спокойна, дитя. В ней живет страх, – цадик заговорил, не поднимая век. – Что страшит тебя?
– Мне нечего бояться, ребе. Разве ... Нечего, кроме себя самого.
– С чего бы тебе бояться себя?
– Я себя не понимаю, ребе. Не всегда.
– А других ты всегда понимаешь?
– Да, ребе!
– Ты понимаешь всех? Меня или рава Ицхака, например?
– Я хорошо понимаю ребе.
Реб Шимон повернулся к раву:
– Вы пробовали познать судьбу этого человека при помощи гематрии*? [широко применяемый в каббалистических текстах метод исследования тайного, основанный на цифровом значении букв и соответствующей кодированной связи имен и чисел]
– У нас не хватает исходных данных, ребе. Нам не известны даже точная дата рождения Иакова и имя его родной матери.
– У тебя возникают необычные желания, сын мой? – вновь обратился ко мне адмор.
– Да, ребе.
– А сейчас они есть?
– Есть, ребе, – я снова опустил голову.
– И чего бы ты желал сейчас.
– Кусать.
– О, Бог мой! – вздрогнул рав Ицхак.
– И кого бы ты хотел сейчас укусить, – адмор оставался совершенно спокойным.
– Хвост.
– Какой еще хвост?
– Свой хвост, ребе.
– Свой хвост? Боже милосердный! Но, сын мой, у тебя же нет хвоста.
– Знаю, ребе, – тяжко вздохнул я. – Но мне все равно хочется его кусать.
Реб Шимон – 3 сентября 1997 г.
Цфат. Дом ребе Шимона.
Сегодня первый день месяца элул в лето от сотворения мира 5757 -ое по еврейскому летоисчислению. Начало месяца – наилучшее время для каббалистических* [эзотерическое мистическое течение в иудаизме] действий. Мы подготовились заранее. Оттягивать далее не стоит, ибо здоровье этого необычного человека ухудшается постоянно. Да и мое тоже.
– Все в порядке, ребе. Вы можете встать, – доктор, наконец, закончил свой, ставший уже привычным, утренний осмотр.
Хороший врач в его душе берет верх над хорошим евреем. Он единственный из окружающих меня, кто обращается ко мне не в третьем лице. Иной бы счел это дерзостью. Воистину, добрый лекарь относится к нашим бренным оболочкам так же беспристрастно, как Господь к нашим душам. В последнее время доктор постоянно сопровождает меня. Он полагает, что это для сохранности моего тела, не догадываясь, что одновременно хранит мою душу, которой надоело всегда чувствовать себя адмором и мудрецом Торы.
Опираясь на заботливые руки своих учеников, я вышел в приемную, где уже собрался миньян* [минимальное число взрослых евреев мужского пола, необходимое для общественного богослужения и для ряда религиозных церемоний] из уважаемых раввинов и усердных учеников. Им не терпелось, и они постоянно бросали любопытные взгляды в сторону одержимого.
Да, все признаки одержимости были налицо. Я много говорил с этим человеком. И хотел бы говорить еще больше. К сожалению, не удастся. Душа его – душа ребенка. Наивного, доверчивого, неразумного. Что и неудивительно, раз эта душа лишь недавно пробудилась от спячки. Жаль. После изгнания демона человеческая душа вернется к прежнему состоянию и вновь погрузится во мрак. Но делать нечего. Изгнать паразита необходимо, ибо такой симбиоз противоестественен и богопротивен.
Все, что делается в нашем мире, происходит по воле Всевышнего. Но и человек обладает свободой воли, позволяющей ему выбрать правильный путь. Надо лишь понять, какой путь правильный. Понять разумом, постигшим Учение, и сердцем, внемлющим Господу. Господь предал это тело во власть чуждого духа. Но не он ли привел несчастного ко мне, указав выход? Я один из немногих ныне живущих каббалистов, способных изгонять демона. Все правильно. С точки зрения разума. Почему же сердце мое неспокойно сегодня?
Я подал знак начинать. Когда помыслы присутствующих были очищены молитвой и настроены на благой лад, я встал, закрыл молитвенник и простер длани над главой одержимого, с похвальным самообладанием восседавшего предо мною.
– Именем четырех миров, от имени четырех праотцов, призываю и повелеваю тебе, – провозгласил я, и все присутствующие повторили мои слова.
Я внимательно следил за реакцией одержимого. Злой дух должен запаниковать и заметаться, застигнутый во грехе. Одержимый, однако, оставался спокоен. Еще дважды повторил я свой призыв, по-прежнему не вызвав заметной реакции у одержимого.
– Не властен над телом сим ни дьявол, ни дьяволица! – этот призыв я так же повторил трижды, и ученики вторили мне.
И снова мне не удалось вывести демона из себя. Сильный дух. Или слишком самоуверенный. Или ... Нет, этого не может быть. Но, если бы он думал, что он в своем праве ... Глупости! Он преступил законы Божии и должен сознавать это.
Что ж, я предупредил. Раз по-доброму не выходит, применим силу. И Господь да поможет нам!
Я подал знак тем из учеников, кто по моей просьбе принес шофары* [церемониальный духовой инструмент из бараньего рога], и пронзительный трубный рев заполнил помещение. На этот раз одержимый, конечно, не усидел на месте и резко дернулся, как от неожиданной сильной боли. Ученики затрубили вновь. Тело одержимого вдруг обмякло, и он, не издав ни звука, свалился на устланный ковром пол. Не так! Слишком резкая перемена.
– Немедленно перестаньте! – мой голос слишком слаб теперь. Хорошо, что ученики прислушиваются даже к шевелению моих губ. – Доктор! Где доктор? Ради Бога, проверьте, что с ним!
Как удачно, что доктор рядом. Вот он уже склонился над несчастным. Зовет его по имени. Щупает пульс, проверяет дыхание и зрачки.
– Вызовите скорую! – судя по голосу доктора, это не обычный обморок. – Кто умеет оказывать первую помощь, помогите мне!
Врач уже задирает одежды на груди одержимого и начинает непрямой массаж сердца.
– Что с ним, доктор?
– Клиническая смерть.
Я мало смыслю в медицине. Зато я знаю своего доктора и хорошо разбираюсь в людских душах. Этот человек упал замертво в тот момент, когда я вынудил чуждый нашему миру дух покинуть его тело. Странный дух, который считал, что должен находиться в данной оболочке.
Я вновь простер руки над уже безвольным телом:
– Вернись! Именем Господа Бога нашего, единого над всем сущим во всех мирах, заклинаю тебя: вернись и владей тем, что даровано тебе Творцом!
Тишина. Полная тишина и недоуменные взгляды учеников. Пусть думают, что их адмор выжил из ума. Теперь-то я понимаю, почему Господь привел этого несчастного именно ко мне, а не к другим, не менее искусным каббалистам. Изгонять демона сегодня умеют лишь единицы. Но и из них, видимо, только я один достаточно безумен, чтоб позвать его обратно.
Мири – 4 сентября 1997 г.
Тель-Авив. Дом без названия.
Это здание с улицы не увидать – оно находится в глубине двора, заслоненное от взоров деревьями и кустарником. На этом здании нет никаких вывесок с названием. Нет даже таблички с адресом. Я и сама не знаю, как оно прозывается, хотя работаю тут уж поболее двух лет.
Честно скажу – повезло мне. Где бы я еще такую работу нашла? Дружок моего сынка, на войне погибшего, способил. Связал меня с какой-то частной компанией по найму. Потом меня долго проверяли, гоняли по разным конторам. Даже к психологам. Вот уж глупости! Не в моем характере на жизнь жаловаться – на что мне психологи? И все они там какие-то ненормальные были. Им, например, очень понравилось, что я ни на иврите, ни на английском читать не умею, хотя всем остальным это не нравится. Еще дали мне кучу бумаг на подпись. Дружок сына объяснил, что это разрешение для них проверять мои данные в больнице, в банке и пр. Ну кого, скажите на милость, мой банковский счет заинтересовать может? Да еще на ентом дерехтуре лжи проверяють постоянно. Всякие глупые вопросы задают.
Зато работа не шибко тяжкая и платят очень прилично. Где еще столько за простую уборку платят? И грязи-то у них особой не бывает, как в любом офисе. И от дому недалече – на своих двоих добираюсь. Правда, убирать надо поздненько вечером.
Окон в этом доме нет совсем, а дверь одна и та со двора. Я нажала на кнопку звонка и, как обычно, долго ждала, пока откроют. Вот, наконец, дверь чуть-чуть приотворилась, и в проходе появилась массивная фигура Гая.
– Здрасть, бабка Мирьям!
– Здравствуй, балагур! Пройти-то дашь?
– Погодь, бабка, я еще пропуск твой не рассмотрел.
– Да чаво ж ты его рассматривашь-то всякий раз, аль не видал никогда?
– Положено. Кошка твоя как? Все буянит?
– Тебе бы все зубы скалить! Знаешь, ведь, что я кошачьего духа не переношу. Отродясь кошек не держала.
– А дочка как?
– Дохтур был у ей вчера. Говорит, будут операцию делать.
– Ну, пошли ей Бог здоровья. Ладно, проходи бабка. А то не пущу тебя, а ты потом меня к своей дочке сватать не захочешь.
– Да ну тебя! Она же тебя в два раз старше.
Вобче, он парень добрый. Тока дурной. Вона, каких глупостев наболтал. А что пропуск проверяет дотошно, так я и сама знаю, что тута повсюду камеры понатырканы и что его тоже проверяють.
А вот и моя кладовочка. Надеваю халат, беру ведро, швабру и пылесос. Начинаю я обычно с тех кабинетов, что в конце коридора, – чтоб потом не ходить по чистому. Токмо машиной для измельчения бумаги, что в коридоре стоить, я апосля займусь. Уж больно в ней мусору много, замучаюсь за собой таскать. Кабинет номер 39. Тута завсегда куча бумажек по столу разбросана. Но их я не трогаю. Если на столе бумажки, значить, стол вытирать не надо. Протираю токмо пол и пыль с полок. Меняю пакет в мусорной корзине. Следащий кабинет номер 38. Дверь заперта. Кады хочут, шоб я убралась, то дверей не запирають. Раз заперто, значить, сегодни тута не нужно убирать.
Следащий кабинет номер 37. Открыто. Слыхала я, как ентот кабинет называли красивым имечком – "Амалия", или как-то похоже. Тут мне нравится. На столе завсегда порядок. А вот на стираемой доске на стене бывают различные смешные картинки нарисованы: всякие гномики, зверьки, тарелки летящие. С доски я тож не стираю. Но на картинки поглазеть люблю.
Сегодни новые есть. Часть доски полоской отделена, и на ей фломастером черным два человечка намалеваны: один в шляпе и пиджаке, а второй сидящий и с бородой длинной. От того, что в шляпе, к бородатому стрелочка идет. Кто-то дурной забавлялся.
Яша – 7 сентября 1997 г.
Хайфа. Больница Рамбам.
Наконец-то врачи разрешили мне вставать. Честное слово, надоело валяться в паутине капельниц, под мерцание и писк мониторов. Да и нет у меня никаких осложнений. Я лучше их знаю.
Только голова снова болит. И еще хвост иногда чешется. Это, как тут говорят, фантомные ощущения.
День выдался теплый, но не жаркий, и мы с адмором удобно расположились в выставленных на лоджии креслах. Цадик, с трудом передвигавший ноги у себя дома, считал себя обязанным навещать меня ежедневно. И не переставал переживать:
– Невольно, я подверг тебя жестокому испытанию, дитя! Не знаю, сможешь ли ты простить меня. Видит Бог, я не желал такого исхода.
– Бог с Вами, ребе! Ничего же не произошло. Я прекрасно себя чувствую. Разве я могу сердиться на Вас за такую заботу? К тому же, я безмерно рад, что Ваши подозрения о вселившемся в меня демоне не подтвердились.
– Это не совсем так, сын мой, – реб Шимон немного замялся, затем ласково взял меня за руку и продолжил. – Я ошибся, полагая, что демонический дух, как это водится, вселился в твое тело. Но в самом факте присутствия демона я по-прежнему убежден. Его дух не вселялся в тебя, он был в тебе изначально.
– Ребе, я не понимаю ...
– Ты, сын мой, ты и есть демон.
– Да что ж Вы такое говорите, ребе! – Я вырвал свою руку из ладоней адмора и вскочил с кресла.
Один из сопровождавших адмора учеников и кто-то из медперсонала, наблюдавшие за нами сквозь балконную дверь, обеспокоенные моей реакцией, хотели выйти к нам. Но ребе остановил их жестом.
– Я вовсе не хотел обидеть тебя, дитя.
– Но ребе! Ну, какой же я демон? Я – Яша, очень глупый, но хороший еврей. Можете у любого спросить. Я не демон, я Яша!
Реб Шимон молча сидел, прикрыв глаза. Только через минуту он заговорил вновь:
– Я думал над твоим вопросом про прикованного слона, дитя мое. И мне кажется, что я нашел ответ. Все дело в том, что слона приковывали всегда к одному и тому же колышку. Всегда, с самого раннего слоновьего детства. Сперва он, очевидно, сопротивлялся. Пытался вырвать ненавистный колышек, рвался с цепи, трубил. Потом падал обессиленный, чтоб встав, начать борьбу с удвоенной энергией. Но колышек не поддавался. И вот, наконец, настал день, когда слоненок отчаялся. Он опустил хобот и сдался на милость неумолимого колышка. С тех пор прошло может быть уже лет сто. Слоненок вырос в огромного и мощного великана, способного валить вековые деревья. Но он никогда больше не пытался справиться с маленьким колышком.
Реб Шимон умолк. И я медленно опустился в кресло.
– Дух, наделенный божией благодатью, не должен уподобляться неразумному животному, – вновь заговорил цадик. – Дабы найти свое предназначение и служить Господу, должно сперва познать самое себя. В наших мудрых книгах описываются миры, отличные от этого. Миры эти населены диковинными существами. Многие из них злы и свирепы. Иные могут обладать мудростью и добродетелью. И хотя лишь человек создан по образу и подобию божьему, все мы твари Его и все угодны Ему. И каждый служит Ему по-своему.
Кто я такой, чтоб усомниться в словах обычного раввина? Что уж говорить о таком адморе, как реб Шимон! Но я не верил, не мог поверить в это.
– Что же мне делать, ребе?
Адмор ждал этого вопроса.
– Я знаю одного человека, – заговорил он. – Он не раввин, и вообще, к моему нескончаемому сожалению, далек от веры отцов. Однако, он обладает необычайным божественным даром. Думаю, тебе стоит встретиться с ним.
Профессор Зульцман – 14 сентября 1997 г.
Цфат. Дом ребе Шимона.
– Ну что Вам сказать, почтенный рав Шимон? – я намеренно медлил, взвешивая каждое слово. – Аура, действительно, необычная. Я бы даже сказал, очень необычная. Мне лично никогда такой видеть не приходилось. Но что-либо более конкретное я так сразу сказать не могу.
– Сын мой, я ведь не тороплю тебя, – ребе прекрасно чувствовал недомолвки.
М-да. Вот он и опять поставил меня в непростое положение. С одной стороны, мне совсем не хочется лезть в это дело. С другой, это все таки не обычный клиент. И потом, я кое-чем обязан раву. А долг, как известно, красен платежом.
– Проблема не во времени. Я, в самом деле, не знаю, чем могу быть полезен в этом вопросе. Можно, конечно, попробовать поэкспериментировать...
– Хм, – нахмурился рав. – Я тут уже сам провел небольшой
э-э-э ... в некотором роде, эксперимент. И впредь хотел бы быть осторожнее.
Еще бы! Разумеется, я поразузнавал кое-что, прежде чем явиться по приглашению в дом рава. Чуть не угробили мужика. А теперь, значит, осторожничают. Задним числом. А ну как он у меня загнется? Человек уже в возрасте. И здоровье не очень – только что после инфаркта. Ну, на кой мне все эти проблемы!
– Если очень хочешь, то можешь закурить, сын мой.
Черт! Я и не заметил, что непроизвольно нащупываю в кармане пачку сигарет.
– Спасибо, почтенный рав. Я пока воздержусь.
А ведь мужик и вправду интереснейший. В былые времена я бы не сомневался. Да только где эти былые времена? Научными статьями в малотиражных журналах семью не прокормишь. Иное дело – научно-популярные лекции и сеансы гипноза. Еще лучше, услуги важным клиентам. А для этого необходима серьезная репутация. И если какой-нибудь писака настрочит, что ты занимаешься псевдонаучной чертовщиной, то серьезная клиентура тут же отвернется. Так что, биополями, парапсихологией, психофизикой и экстрасенсорикой остается лишь дома по мелочи играться. А тут ТАКОЕ ...
– Есть одна мысль, – все же решился я. – Поле этого человека постоянно поглощает энергию извне. Любую энергию. Возможно, Вы замечали, что в его присутствии люди быстрее устают? Или происходят нарушения в работе электромагнитных приборов?
Рав Шимон легонько кивнул.
– Можно попробовать ненадолго изолировать его от внешних источников энергии. Возможно, это даст нам факты для понимания сути феномена. Но создать все необходимые условия я смогу только у себя дома.
– Хорошо, – рав Шимон снова кивнул. – Чем это может грозить моему воспитаннику? И какие меры предосторожности нам следует принять.
– Полагаю, нам надо будет быть готовыми к любым неожиданностям. Я позабочусь о том, чтоб можно было вернуть потоки энергии в любой момент. Понадобится врач и медицинская аппаратура. С юридической точки зрения, необходимо получить письменное согласие пациента и его опекуна. Сам эксперимент будем снимать на камеру – это пригодится и для дальнейшего анализа. И еще, мне бы не хотелось, чтоб о наших делах проведала пресса.
Яэль – 18 сентября 1997 г.
Иерусалим. Ешива " Шатры Авраама ".
– Не соглашайся!
– Почему?
– Твоя наивность иногда просто достает! – не выдержала я. – Две недели назад тебя едва вытащили. Во второй раз могут и не суметь.
Коби отставил швабру в сторону и присел на скамье возле меня:
– Рав Шимон считает это необходимым.
– Ты же свободный человек и ... – я чуть осеклась. – Во всяком случае, твой опекун не рав Шимон, а мой дядя. Хочешь, я с ним поговорю?
– Но я и сам хочу.
– Коби, раньше, когда все считали тебя умалишенным, я одна была уверена, что твои мозги в порядке. Но теперь, когда все вокруг восхищаются твоим просветлением, мне начинает казаться, что ты, все же, спятил.
– Послушай, девочка, – впервые за все время разговора он поднял голову и посмотрел мне в глаза. – У меня башка раскалывается постоянно. Температура уже давно не опускается ниже тридцати восьми. Я загнусь вот-вот, а врачи только руками разводят и жаропонижающее выписывают. Кроме того, во мне еще черти что происходит, а я не могу с этим разобраться. Все это уже порядком меня ... как ты говоришь? "Достало", да? В конце концов, я более других заинтересован узнать, кто я таков.
С минуту я молча ковыряла дорожную плитку носком туфли.
– Тогда я пойду с тобой.
– Это еще зачем? – опешил Коби.
– Для моральной поддержки. И для собственного спокойствия.
– Нечего тебе там делать. Да и ... вдруг это небезопасно?
– Вот именно!
– Не для меня. Я хотел сказать ... Ну, опасность ведь и от меня может исходить.
Я чуть не рассмеялась. "Ужасный Коби!" Да он и мухи не обидит! В прямом смысле. Вон ждал, пока муравей дорожку переползет, прежде чем мести. Про драку с Нисимом я слышала, конечно. Но сам Нисим – тот еще тип. По совести, ему давно уже врезать надо было.
Однако, сделав над собой усилие, я придала своему лицу как можно более суровое выражение:
– В таком случае, быть там – мой прямой долг. Кто, кроме меня, сможет тебя образумить?
– Тебя все равно не пустят.
– Посмотрим!
Томер – 8 октября 1997 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.
Мне это не нравилось. Я имею в виду весь этот наплыв черношляпых** [Пейсатые, черношляпые, "аисты" – в данном случае имеются в виду прозвища религиозных ортодоксальных евреев, отпускающих у висков длинные пряди волос – "пейсы", носящих черные шляпы и черные пиджаки с белыми рубашками, напоминающими расцветку оперения аистов. Кроме того, само слово "аист" на иврите имеет один корень со словом "хасид"] и всю суету вокруг. Ну, как мне выполнять свои обязанности, когда тут не дом, а какой-то балаган? Тут место уединенное, тихое. И на тебе – понаехали! Сперва какой-то раввин на "Вольво" с еще одним пейсатым** и, как ни странно, с девкой, тоже зашоренной. Потом какой-то ихний шишка прикатил с целым микроавтобусом шестерок. А за ним, вообще, какая-то частная карета скорой помощи с полным персоналом – тоже все в черном. Я их сперва за ЗАКА* [аббревиатура ивритских слов зиуй курбанот асон: "опознание жертв катастроф", добровольная религиозная организация, специализирующаяся на сборе, очищении и погребении человеческих останков после терактов, стихийных бедствий и крупных аварий] принял, даже испугался, не случилось ли чего.
И вот все эти "аисты"** уже битый час расхаживают по двору и суют носы во все дыры. А босс еще хочет, чтоб я ему аппаратуру устанавливать помогал. Ну, и конечно, они все думают, раз охранник, значит, мальчик для побегушек – там водички им поднести, стульев, в сортир сопроводить. Ага, щас, разбежался! Мне
не за то деньгу плотют. А плотют за то, что я службу свою знаю. Даже тогда, когда босс про нее и забыть могет. Я им там буду водичку носить, а они тут без надзору останутся!? Нет, я ничего плохого заранее сказать не хочу. И, хоть и не понимаю, чего там под этими черными шляпами в их черепушках творится, но вижу, что народ не злобный. Однако, тут дело принципа. Я, чай, не на стройке сторожем работаю. И дело свое, и цену ему знаю. У босса разные клиенты бывают. Я поначалу тоже не врубался, зачем ему такой крутой охранник понадобился.
О да, я действительно крутой чувак, за что и ценят. Двадцать пять годков, 197 см и 118 кг без единого грамма жира. Серебряная медаль на всеизраильском соревновании по кикбоксингу, восьмое место по спортивной стрельбе из пистолета. За плечами разведрота Голани* [элитное пехотное подразделение в Армии обороны Израиля] и оконченная с отличием школа телохранителей. Плюс кое-что в технике секу и языками владею. Хотя, при моих габаритах, обычно, все без слов понимают.
Вот прикручиваю я под крышей нашего ангара всякую проводку, как босс объяснил, а сам все по сторонам поглядываю. И босс тут рядом ихнему шишке все поясняет. Как он всяческие импульсы экранировать станет и прочую муть. Ихний старикан, видно, не дурак, кумекает чего-то, вопросы задает. Зачем, мол, понадобилась камера с тепловизором, почему обычной недостаточно? А босс ему и про возможности спектра, и про то, что освещение, мол, придется выключить, так как это тоже энергия. Старшему черношляпому это не понравилось (как и мне, кстати), но босс его успокоил, что оставит немного затененного красного света.
Тут подваливает ко мне раввин, что первым приехал и просит позвать госпожу Зульцман. Я ему: "Это еще зачем?" А он мне: "Темнеет уже." Оказывается, нельзя им, чтоб их девка одна была в темное время суток в одном помещении с мужиками. Я ему отвечаю, мол, сам и зови. А он: "Нельзя мне в дом заходить, а то я с госпожой Зульцман в одном помещении окажусь." Вот ведь, не хватает людям реальных проблем, так навыдумывали. Хорошо, что босс рядом был. Говорит: "Сейчас сам жену позову".
Вот и ладненько. Пока босс в дом заходил, я тоже в свою каморку наведался и "мышку" прихватил. Нет, не от компа. Это новенький такой приборчик ночного видения. Я как его на сборах увидел, так и запал. Ну и, того ... А что? В армии – это не кража. Армию сколько ни грабь, она все равно тебя нагреет больше. Так что выходит, что ты лишь частично возмещаешь свой ущерб. Я, между прочим, ни на кого собак не вешал – сам честно под суд пошел, сказал, что сам честно потерял, и штраф выплатил приличный. Но моя "мышка" того стоила. Уж сколько раз выручала! Вот и теперь сгодится. Да и босс, небось, половину своей аппаратуры на кафедре одолжил.
Я успел вовремя. Босс с супругой из дому вышел и попросил всех в ангар заходить. Там мы с ним с утра металлическую конструкцию собрали – вроде клетки, только проход не закрывается. Вот в нее и завели того пейсатого мужичка, что с раввином и с девкой приехал. Кстати, мужичок немного странноватый – пожилой и необычайно низкорослый с огромным пузом. И рожа у него какая-то дебильная. К тому же, он заметно нервничал. Впрочем, если это вокруг него такая суета, то оно и понятно.
Все затихли. Босс свет вырубил и давай над своими приборами колдовать. Но мне-то, между прочим, все и так неплохо видно. На одном глазу у меня "мышка". А другой я заранее прикрыл, чтоб он к темноте привык, и теперь он мне и при тусклом свете хорошо служит.
Вот босс от приборов отодвинулся, прикрыл веки, потер виски и вдруг пристально уставился в клетку. Я-то уже привык, и на меня его дешевые фокусы впечатления не производят. А остальные все зашептались, закивали друг дружке в его сторону. Ну-ну.
И тут началось. Мужичок в клетке охнул, коротко застонал, вдруг как-то весь осел на землю и ... трансформировался. Да, да! Именно трансформировался, как робот из детского фантастического боевика. В следующую секунду босс уже выключил один из приборов и свет врубил. Вот тогда и остальные увидели то, что и я.
В клетке, запутавшись в одежде, крутилась и шипела светло-коричневая ящерица. Здоровая – с крупную собаку. Все разом затараторили. Старик залепетал, что, мол, ему теперь все понятно, мол, это не чуждый дух в теле, а духу дано было чуждое тело, и прочую муть. А я выступил вперед и чуть вбок, рефлекторно положив руку на рукоять родной "Беретты" – вдруг эта тварь кинется.
Этот варан-переросток, наконец, выбрался из одежды и попытался выйти из клетки. Однако ноги его заплелись, и он свалился. Снова встал, сделал один шаг и вновь споткнулся. Обкуренный, что ль?
Я профессионально контролировал ситуацию, не позволяя собственным мыслям загнать себя в ступор. Но мысли путались сами собой. Ни фига ж себе! Это же только что, на моих глазах, босс живого человека в ящерицу превратил. Вот садюга! А когда он пару месяцев назад, разозлившись, обещал превратить меня в жабу, я думал, что он шутит. Кстати, надо и черношляпых контролировать – вдруг они осерчают на босса за то, что он с их приятелем сотворил.
Тут ихняя девка-дуреха вперед выскочила и давай ящерицу звать: "Коби! Яша! Яшенька!" Блин, если зверюга сейчас к ней рванется, то я могу и не успеть. Ящерка, и вправду, еще больше забеспокоилась и зашипела. А потом изогнулась и хвать себя зубами за хвост.
Конец первой части
След.
No comments:
Post a Comment