Хазин: прогноз про Германию

Сто лет все наши предки красиво умирают за Родину: в индустрализацию, раскулачивание, на войне, Чернобыле и т.п. Может быть мы хоть раз можем построить империю про жизнь, а не про смерть, в которой можно работать и зарабатывать, рожать детей, слушать музыку, книжки читать...

Хазин: так не бывает, дело в том, что если вы помните мы так жили в конце 1970-ых- 1980-ы годы и тут же рухнули. В чём вся проблема. Человек-животные стайное, обезьяна. У генетика Владимира Павовича Эфроимсон есть книжка про генетику альтруизма. Любая стадная социальная система может существовать только в том случае, если в ней есть определённое количество особей, которые готовы жертвовать собой ради общественного блага. Это назвыается альтруизм. Система может этих людей поддерживать, как это происходит в традиционных обществах, а может их осуждать, как происходит в либеральных. Как показывает опыт, в либеральном обществет происходит тотальное разрушение системы, потому что некоторые количество альтруитов категорически необхадима. Без этого общество существовать не может. Нарущение этого закона ведёт к разрушению общества.

На самом деле, то, что сегодня происходит на Западе, это, во-многом, это разрушение. Я думаю, мы это увидим, через несколько лет. Выглядеть это всё будет, конечно, мрачно.

...Я долго размыщлял, что должно произойти в Германии. Про Швецию и Норвегия мы говорить не будем. Они уже стали африканскими странами. А вот в Германии, я думаю, в результате всех перетурбаций, которые будут происходит, произойдёт гражданская война, там будет такое гуляй-поле, анклавы христианские и мусальманкие в чертополосицу, которые будут воевать между собой за еду. Единстенным исключением может быть частично Бавария и практически целиком Восточная Германия - бывшее ГДР. И дальше гэдээровские немцы, которые вернутся в околосоциалистической системе, начнуть постепенно отвоёвывать у мусльман Западную Германию. Такая вот линия фронтира, как в XIX в. на Диком Западе, она будет двигаться с востока на запад, а потом на юг поворачивать.

Хазин: кризис сегодня хуже, чем в IV в. н.э.

Мы с вам, вообще, в интересное время живём. Мы с вами живём в середине IV в. в Риме, эпоха краха империи...
Хазин: я не соглашусь абсолютно, объясню почему. В IV в. в Риме можно было уехать в Констинополь. А сейчас уехать никуда нельзя, куда вы уедете, покажите мне место...

Тмоль Шильшом - 1953 г. (8-9 серии)

https://www.youtube.com/watch?v=ineTlYos2UM

На 10 девчонок по статистике 25 ребят
Россия: дело врачей
Взрыв в Советском посольстве
Разрыв дип. отношений с СССР
Смерть Сталина
Создание Подразделения-101 под командованием Ариэля Шарона
Нашествие саранчи
Национальный "конкурс обжор"
Закон о всеобщем среднем образовании
Операция "Вежливость"
Турниры: шахматы, мотокросс, авиамоделирование, плавание
Первая израильская кругосветка
Наконец-то мясное изобилие!
И даже кока-кола!
Конкурс красоты
Бен-Гурион уходит с поста

https://www.youtube.com/watch?v=Aj4wb6l0-Eg

Ниже есть продолжение.

***
Поиск полезных ископаемых
Проблемы водоснабжения
Борьба со свининой
Торжествнные разрезания ленточек
Международная выставка
Налог на роскошь
Строительство Дворцов культуры
Укрепление международных связей
Проблемы театров и кино
Таможня проверяет добро
Безработица
Развитие военно-воздушных сил
Израильтяне путешествуют
Бен-Гурион вторично уходит из политики
СССР вторично открывает посольство
Репатрианты покидают Израиль

https://www.youtube.com/watch?v=ineTlYos2UM

ד"ר גיא בכור על החורבן המטורף של המזה"ת: סונים ושיעים (Hebrew)

Wired: как русские хакеры чуть не оставили Украину без электричества (13.09.2019)

Осуществленная в 2016 году кибератака на украинскую энергосистему до сих пор остается пугающей загадкой. В том году за два дня до Рождества русские хакеры внедрили в сети украинской компании энергоснабжения «Укрэнерго» уникальную вредоносную программу. Около полуночи они задействовали ее, чтобы сработали все автоматы защиты сетей на подстанции, находящейся севернее Киева. Это была одна из самых драматичных атак России на ее западного соседа в ходе длительной кибервойны. Автоматическое отключение электроэнергии было беспрецедентным, и оно оставило без электричества значительную часть украинской столицы.

Но уже через час операторы «Укрэнерго» смогли восстановить подачу электроэнергии. В связи с этим возникает вопрос: зачем русским хакерам создавать изощренное кибероружие и использовать его в самом центре электроэнергетической системы Украины, если это вызвало лишь одноразовое отключение электричества?

Новая теория может дать ответ на этот вопрос.

Ниже есть продолжение.

Исследователи из фирмы промышленной кибербезопасности «Драгос» (Dragos) по минутам восстановили хронологию атаки 2016 года, изучив код вредоносной программы и сетевые журналы систем «Укрэнерго». Они говорят, что хакеры хотели не просто осуществить кратковременный сбой в работе украинской электросети. Они намеревались нанести серьезный и длительный ущерб, который вызывал бы перебои в электроснабжении в течение нескольких недель и даже месяцев. В случае такого развития событий русская хакерская программа вошла бы в тройку кодов, имевших целью не просто нарушить работу оборудования, но и уничтожить его, как это сделал Stuxnet в Иране в 2009 и 2010 годах, и как это должна была сделать вредоносная программа Triton на нефтеперерабатывающем заводе в Саудовской Аравии в 2017 году.

Коварной особенностью атаки против «Укрэнерго» было то, что русские хакеры, очевидно, намеревались причинить весь этот ущерб не в сам момент отключения, а позже, когда операторы сети начали бы восстанавливать подачу электричества. Таким образом, усилия компании по восстановлению электроснабжения вышли бы ей боком.

«Это закончилось обычным прямым сбоем в электроснабжении, однако задействованные инструменты и последовательность их использования убедительно говорят о том, что нападавшие хотели добиться чего-то большего, чем простого отключения света на несколько часов, — говорит аналитик „Драгос" Джо Словик (Joe Slowik), ранее возглавлявший группу компьютерной безопасности и реагирования на аварии в Национальной лаборатории в Лос-Аламосе, которая подчиняется Министерству энергетики. — Они пытались создать условия, вызывающие физический ущерб на подстанции, подвергшейся атаке».

Расставляя капканы

Нацеленная против Украины вредоносная программа, которую называют то Industroyer, то Crash Override, привлекла к себе внимание специалистов по кибербезопасности, когда в 2017 году ее первой обнаружила словацкая фирма кибербезопасности ESET. Она обладает уникальной способностью напрямую взаимодействовать с оборудованием электроэнергетической компании, отдавая в быстрой последовательности автоматизированные команды в четырех разных протоколах, используемых на различных предприятиях электроэнергетического комплекса, и включая автоматы защиты сети, из-за чего начинается масштабное отключение электроэнергии.

Однако новые выводы компании «Драгос» относятся к часто забываемому компоненту хакерской программы 2016 года, который ESET описала в своем первом анализе, но не смогла в полной мере понять. Компания отметила, что этот непонятный компонент, скорее всего, призван использовать известную уязвимость в оборудовании компании «Сименс», которое называется защитное реле «Сипротек». Защитные реле обеспечивают автоматическое отключение сети, следят за опасными частотами в электросети и за силой тока в электрооборудовании, передавая всю эту информацию операторам и автоматически задействуя автоматы защиты при обнаружении опасных отклонений, могущих повредить трансформаторы, расплавить провода, а в редких случаях даже ударить током работников. У этих защитных реле были изъяны в безопасности, и хотя «Сименс» в 2015 году выпустила программное исправление, на многих предприятиях уязвимости устранить не успели. По этой причине любой хакер, способный внедрить в это реле пакет данных, мог по сути дела ввести его в состояние спячки, которое предназначено для установки программных обновлений, и тогда данное устройство стало бы бесполезным, пока его не перезагрузят вручную.

В 2017 году ESET заметила тревожные последствия от внедрения этого компонента вредоносной программы и дала понять, что создатели Industroyer очень хотят причинить физический ущерб. Но было совершенно непонятно, каким образом этот компонент, воздействующий на защитное реле «Сипротек», может нанести более долговременный ущерб. В конце концов, хакеры просто отключили электричество в «Укрэнерго», но при этом не стали создавать опасные скачки напряжения при помощи вывода из строя этих реле.

Анализ «Драгос» может дать ответы на эти вопросы, вызывающие беспокойство у «Укрэнерго». Компания получила ее сетевые
журналы (она отказалась сообщить, где) и впервые смогла восстановить порядок действий хакеров. Сначала те включили все автоматы защиты на подстанции, вызвав отключение электричества. Через час они запустили программу для стирания следов своей работы, которая отключила компьютеры на подстанции, лишив ее работников возможности следить за цифровыми системами. И лишь после этого хакеры воспользовались компонентом воздействия на реле «Сипротек», намереваясь тихо вывести из строя эти безотказные устройства, чтобы никто из операторов не заметил недостающие меры защиты.

Сейчас аналитики «Драгос» уверены: замысел заключался в том, чтобы вынудить инженеров «Укрэнерго» в ответ на отключение поспешно возобновить подачу электроэнергии на оборудование подстанции. Сделав это вручную, без защитных реле, они могли создать опасную перегрузку по силе тока в трансформаторе или в линии высокого напряжения. Это могло привести к катастрофическому ущербу, вызвав длительные перебои в подаче электроэнергии. А еще могли пострадать работники.

В конечном итоге план провалился. По причинам, которые «Драгос» не может объяснить (может, хакеры допустили ошибку в системных настройках сети), предназначавшиеся для защитных реле «Укрэнерго» пакеты вредоносных данных ушли не на те IP-адреса. Может быть, операторы компании включили подачу электроэнергии быстрее, чем ожидали хакеры, и предотвратили диверсию против защитных реле. Но даже если бы атака на эти реле достигла своей цели, имеющиеся на станции резервные защитные реле смогли бы предотвратить катастрофу. Правда, аналитики «Драгос» говорят, что не имея полного представления о системах безопасности «Укрэнерго», они не могут стопроцентно исключить возможные последствия.

Директор «Драгос» по исследованию угроз Серджио Кальтаджироне (Sergio Caltagirone) утверждает, что в любом случае последовательность событий вызывает тревогу, указывая на наличие опасной тактики, которую в свое время не удалось распознать. Хакеры угадали реакцию оператора энергосистемы и попытались воспользоваться ею для усиления ущерба от кибератаки. «Отпечатками их пальцев заляпана вся кнопка, — говорит Кальтаджироне. — Они заранее разработали атаки, наносящие серьезный и даже опасный для жизни ущерб в момент, когда ты начинаешь реагировать на происшествие. В итоге ты страдаешь от собственных ответных действий».

Пристрастие к разрушению

Угроза разрушительных атак против объектов электроэнергетики лишает инженеров кибербезопасности сна и покоя более десяти лет. Все началось в 2007 году, когда Национальная лаборатория в Айдахо продемонстрировала возможность вывода из строя огромного дизель-генератора весом 27 тонн. Для этого достаточно было подать серию цифровых команд на подключенное к нему защитное реле. Проводивший эти испытания инженер Майк Ассанте (Mike Assante) рассказал в 2017 году нашему изданию, что наличие во вредоносной программе компонента, воздействующего на защитные реле, указывает на то, что разрушительные атаки типа украинской могут стать реальностью. «Это действительно очень важно, — предупредил умерший в этом году Ассанте. — Пожар в трансформаторе — он огромный. Мощное облако черного дыма, которое внезапно превращается в огненный шар».

Если окажется, что новая теория «Драгос» об украинской аварии в энергосистеме соответствует действительности, это будет всего третий случай, когда вредоносная программа используется для проведения разрушительной диверсии с целью нанесения физического ущерба. Первым был американо-израильский вирус Stuxnet, который примерно 10 лет назад вывел из строя тысячу иранских центрифуг ядерного обогащения. В конце 2017 года в сети саудовского НПЗ была обнаружена вредоносная программа Triton, или Trisis, которая вывела из строя системы инструментальной безопасности, следящие за опасными состояниями на промышленных предприятиях. Эта кибератака, следы которой привели в Москву в Центральный научно-исследовательский институт химии и механики, просто вызвала остановку саудовского НПЗ. Но последствия могли оказаться намного серьезнее, включая аварии со смертельным исходом в случае взрыва или утечки газа.

Больше всего Кальтаджироне беспокоит то, что после этих событий прошло много времени, и занимающиеся взломом систем промышленного управления хакеры могли разработать много новинок. «У нас уже есть два события, указывающих на серьезное пренебрежение человеческой жизнью, — говорит он. — Но самое опасное заключается в том, чего мы не видим».

http://m.inosmi.info/wired-kak-russkie-khakery-chut-ne-ostavili-ukrainu-bez-elektrichestva.html

Революция достоинства в 2013 г. в Украние была революцией программистов

В самом ужасном положение оказалась Украина, которая никак не могла определится между позициями. Её всё время тащила Польша в одну сторону, Россия в другую, а Крым с его связями с Турцией - в третью, да ещё Европа - в четвёртую. Поэтому украинские события были лёгко предсказуемы, но, как всегда, циклическими.

В итоге в 2013 г. они дошли до революции достоинства. Среди активных деятелей майдана 70% не хотело в Европу, примерно 50% Янукович был безразличен, они совершенно не собирались его свергать, реальным содержанием того, что они хотели была административная революция. Как мне сказал один из них: "ну что, ну свергли мы Януковича, теперь тот же самый янукович, только под другим именем...Что мы его будем свергать, потом следующего, потом следующего. Что мы будем теперь этим всю жизнь заниматься?" Они хотели, чтобы вместо министерств у них были, как он выразился, "удобные сервисы со смартфончика". Это была идея революции программистом, замена бюрократической власти - властью людей, работающих с программным обеспечением и жёстко уверенным, что в современной мире не нужно ни министерство иностранных дел, чтобы выдавать визы, ни минздрав, чтобы лечить людей, это делается уже по-другому. Но они забыли одну простую вещь, что никто таким образом власть из рук не выпускал.

Майдан забили под шлем, полностью. Поражение было страшным. А если учесть, что Ющенко до этого возглавлял правый проект, а майдан пытался сделать левый, то разрушение двух проектов в кризисный момент обозначает разрушение нации в целом. Я не говорю, что Украины не будет. Там есть куча городов, которые были до Украины, будут после Украины... Ну вот, что с Киевом может случится из-за судьбы государства. Однако, современным этап развития там завершён. Что будет на новом - крайне интересный вопрос, потому что сейчас там информационно выжженная земля. А вот что на ней вырастет - пока не ясно.

Хазин: Украина - государство без национальной элиты с деревенским менталитетом

Украина имело русско-польско-еврейское население. Украинское население в городах почти не жило, оно жило в деревне. В деревне было сильное демографическое давление, поэтому Российская Империя переселяла на Дальний Восток.

В 1950-ых г. Н.С. Хрущёв начал заниматься строительства в городах химических комбинатов, лёгкой промышленности и проч. Работников на эти комбинаты начали нанимать из украинской деревни, при чём тёток. Так, молодые деревенские девки поселились в городах. Этих деревенских девок никто замуж в городах не брал. Они понимали, что будущего нет. И тогда они стали тащить за собой деревенских парней, которые шли ремонтниками, техниками и др. среде-рабочие специальности.

В силу специфики советской власти через 5-8 лет они заняли райком партии. А ещё через 15 лет [~1975 г.] обком партии. Поляков выгнали, еврейское население они вытеснили в конце 1980-ых-начале 1990-ых, сейчас они истребляют русское население. В результате, образовалось государство, в котором нет национальной элите с деревенским менталитетом. Они вообще не думают о будущем. У них мысль только одна, если что-то плохо лежит - надо схватить и утащит в хату.

В времена СССР украинцы которые вырвались с Украины до пенсии старались туда не возвращаться.

Мой комментарий: В 1990-ых даже на Западной Украине была промышленность (в основная пищевая и лёгкая). В 1980-м году в Луцке построили хлебозавод. Так вот, набирали туда в основном украинцев из сёл. Так, с моей мамой в плановом (экономическом) отделе работала Валя с ближайшего села.

Хазин: о либеральной версии истории и прогнозе для Польши (01.09.2019)

Есть железное правило: сильный никогда не оправдывается. Поскольку он точно знает, что прав, а если не прав, то есть греческая мудрость: "Победителей не судят!" Теперь вопрос, а почему оправдывается Польша? Ответ на самом деле очень интересный и далеко не очевидный. Первый его пласт, самый простой, состоит в том, что СССР вышел на "линию Чемберлена" [очевидно, имеется в виду линия Керзона], западную границу России, установленную международными соглашениями [неверно, см. ниже], отобрав обратно оккупированную в результате войны 1920 года Польшей территорию (войну, кстати, тоже Польша начала).

Ниже есть продолжение.

Цитата:

СССР вышел на "линию Чемберлена" [очевидно, имеется в виду линия Керзона], западную границу России, установленную международными соглашениями отобрав обратно оккупированную в результате войны 1920 года Польшей территорию (войну, кстати, тоже Польша начала).

Замечу, что верно, что советско-польскую войну в 1920 г. начала Польша.

Однако, на 1939 г. в международных отношениях действовал Рижский мирный договор, который устанавливает границу далеко к востоку от "линии Керзона", захватив западные части Украины и Белоруссии. Де факто, подписав этот договор, СССР признал своё поражение в этой войне, отказавшись в том числе от части Украины и Белоруссии.

Хазин, намекает на право сильного. Действительно, на Крымской конференции стран-победительниц (в Второй мировой войне) было решено, что восточная граница Польши должна идти вдоль "линии Керзона" (с отступлением в ряде периферийных районов в пользу Польши, а в районе города Львов — в пользу СССР), тем самым постфактум линия Керзона была признана международным сообществом. Однако, повторяю, на 1939 г. у неё не было ни какого юридического статуса.

Но это только один момент, формально-дипломатический. А есть и ещё один, куда более весёлый. Дело в том, что Польша очень активно последние десятилетия играла в либеральную версию истории, в которой во II Мировой войне "виноваты два тоталитарных диктатора" Сталин и Гитлер, против которых и сражался "свободный мир". Любой историк в этой версии найдёт колоссальное количество несоответствий логике, натяжек и просто противоречий историческим фактам, но постмодернистская концепция истории исходит из логики "народ хавает". То есть -- чем больше газеты пишут, что "белое -- это чёрное", тем оно чернее.

Отметим, что проблемы это создавало и создаёт, но либеральным польским националистам (а есть и правые националисты, консервативные), находящимся у власти, что казалось мелочью. Их даже не волновало то, что националист, по сути своей, не может быть либералом, то есть, патриотами Польши они являются весьма относительными. Но поддержка либеральной Америки, по их мнению, искупала весь негатив. Беда пришла, откуда не ждали -- в США пришёл к власти консерватор Трамп!

И вот тут выяснилось, что все либеральные концепты (в том числе, исторические модели, сочиненные в 90-е годы и активно продвигаемые в последующий период) перестают приносить пользу, более того, начинают портить отношения с США. Да, их поддерживает молодёжь, которая просто ничего другого не знает, её так в школе учили. Но и она начинает что-то подозревать, поскольку полученные в школе знания перестали давать возможность для успешной карьеры ... Понимание, конечно, приходит медленно, но оно приходит. Вон, даже Валенса (который, к слову, учился в советской школе, пусть и польской) начал понимать, что что-то идёт не так!

Но самые большие сложности у начальников. Им необходимо поддерживать отношения с США (а как иначе, с Германией они у нынешней Польши расстроены давно и прочно), но в Вашингтоне требуют совершенно других действий и другой логики. А отменить старую тоже так просто нельзя, и потому, что либералы в Вашингтоне (в Конгрессе, в частности), ешь сильны, и потому, что уж больно эшелонированные конструкции выстроены за последние десятилетия, их годами нужно разруливать!

И вот, в этой ситуации польские должностные лица начинают оправдываться. И перед Вашингтоном, и перед Валенсой, и, может, ещё перед кем. В очень простой логике: ребята, это же не наши концепты (ну, или, только частично наши), мы же их из вашего Вашингтона же получили, вы же их одобряли! Мы их потому и приняли, что они -- ваши! Мы же не виноваты, что у вас власть поменялась! Ну неужели ничего нельзя сделать? Ну пожалуйста, придумайте что-нибудь!

Так что мы имеем крик души, последствиями которого, пусть не и не сразу, станут три обстоятельства. Первое: в Польше сменится власть. Второе: в Польше начнёт меняться концепция истории середины ХХ века. Третье -- в Польше начнёт меняться внешняя политика. Можно, конечно, этому прогнозу не верить. Но когда мы писали в 2002 году про распад долларовой зоны, а в 2014 году я предсказывал потенциальный триумф Трампа (про вот это я даже не говорю. Так что наше дело -- предупредить!

https://aurora.network/forum/topic/71210-pol-sha-obvinila-rossiju-v-nesootvetstvii-istoricheskoy-pravde#c-450190

Что такое нация и народ на Ближнем Востоке (22.07.2019)

mp3

ИСАЕВ: Они все говорят, что они арабы. Действительно, приезжайте в любую страну, и естественно… «Ты кто»? Он скажет: «Я араб». Дальше, когда начинаешь разговаривать, тут уже начинает выясняться, что я, там, алжирец, я сириец, я иракец и так далее, так далее. И вот это, естественно, вот это так называемое объединение, объединяющий арабский язык, то есть мы тем самым, когда мы говорим о нации, мы невольно выходим на какие-то объединяющие вещи, потому что, как мы видим, территория не всегда объединяет. Но в качестве одной из составляющих говорят в этом случае, что объединяет язык, скажем. Потому что, казалось бы, в арабских странах, в основе все конституций всех арабских стран язык – это арабский язык. Язык, как подчёркивается неоднократно, Корана.

Ниже есть продолжение.

Вы меня простите, Коран был создан когда? Полторы тысячи лет тому назад. И что, язык не изменился за эти годы, за эти тысячелетие с лишним? Изменился, конечно. И поэтому тоже начинается то, что арабский язык не всюду одинаков. Тем более что рядом с ним существовали и сосуществуют определённые диалекты. И диалекты такие, что, скажем, когда египтянин говорит на своём диалекте, его не поймёт иракец. Когда иракец начнёт говорить на своём диалекте, его не поймёт ливанец. Когда сириец начнёт на своём диалекте говорить, его поймёт ливанец, но не поймёт марокканец.

КОРНЕЕВСКИЙ: Это как украинский, белорусский и русский или как польский и русский?

ИСАЕВ: Нет, иногда это и дальше уходит, потому что некоторые вещи вообще ушли, ну, за разные… Потом очень много – 400 лет под Турцией – очень много внесли и турки в этот язык. Турки с одной стороны приняли у арабов как бы, да? Они приняли ислам. Понятно. Я уже говорил в прошлый раз, в прошлую пятницу о том, что, в общем-то процесс исламизации он опережал во многом процесс арабизации, и в ряде случаев он не дошёл, процесс арабизации так и не догнал по сей день исламизацию. Потому что исламских мусульманских стран больше, чем арабских стран. Причём намного. Причём если в арабском регионе проживает 400 с небольшим миллионов человек, то всего мусульман-то больше полутора миллиардов, понимаете?

САТАНОВСКИЙ: Ну, мы же как-то забываем про Индонезию…

ИСАЕВ: Да, про Нигерию.

САТАНОВСКИЙ: Про индийских мусульман, которых больше, чем у нас население в стране.

ИСАЕВ: Совершенно верно. И получается так, что, естественно, что арабский язык во многом был использован, для того чтобы, ну, если хотите, подчеркнуть свой арабизм. Что мы арабы, мы говорим по-арабски. По сей день газеты выходят на официальном арабском языке, модернизированном, я не говорю, на том, на котором говорили полторы тысячи лет тому назад. Выступают политические деятели на этом языке. Практически все понимают этот язык, а вот говорят уже не все.

http://radiovesti.ru/brand/61009/episode/2186884/

"Наша борьба классовая". Интервью с Амиром Перецем (04.09.2019)

Начало сокращено. Форматирование сохранено.

...
Господин Перец, вы один из наиболее опытных политиков. Вы в Кнессете с 1988 года.

Да, я стал депутатом одновременно с Нетаниягу. Только у него был перерыв, а я депутат с тех пор непрерывно.

Когда вы были главой "Гистадрута", оставались депутатом?

Да. Правда никогда не соглашался получать зарплату, будучи главой "Гистадрута", но депутатом оставался.

Вы были министром обороны, были уже главой партии "Авода". И вот сейчас вы находитесь во главе партии, которая набирает шесть-семь мандатов. И мой вопрос: зачем вам все это?

Ниже есть продолжение.

Затем же, зачем и 35 лет назад. Я и тогда был вполне материально устроен. Я был тяжело ранен в армии, был признан инвалидом, мне предлагали помощь в открытии своего бизнеса. Я предпочел общественную деятельность. Восемь месяцев назад, еще до праймериз, у меня дома состоялся серьезный разговор с членами семьи. Обсуждался именно этот вопрос – продолжать политическую деятельность или уйти. В конце концов, я уже 32 года в Кнессете, и если сегодня уйду, то буду получать пенсию министра обороны, а не депутата. В общем, не могу сказать, что испытываю материальные затруднения. Поэтому серьезно взвешивал вопрос о продолжении политической деятельности. Может поездить по миру c женой? Отдохнуть? Но в итоге моя дочь, Шели, которая принимает активное участие в различных общественных мероприятиях, сказала мне: "Папа, ты обещал добиться мира и не выполнил своего обещания, ты обещал обеспечить социальную справедливость и не обеспечил, ты не уверен, что твои внуки будут жить в Израиле. Ты не имеешь права уходить, и неважно, какую должность ты будешь занимать". Сегодня я один из немногих политиков левоцентристского лагеря, которых избиратели готовы слушать. Может быть не соглашаются со мной, но готовы слушать. Поэтому я продолжаю работать. Работаю с шести утра и до полуночи. Когда сомневаешься, у тебя нет всей энергии. Часть ее уходит на сомнения и размышления. Но с того момента, как решение было принято, ко мне как будто подключили турбодвигатель. А что касается партии, то скажу вам вот что. Я сегодня мог бы быть первым номером в партии МЕРЕЦ. И Эхуд Барак, и Ницан Горовиц готовы были уступить мне первое место в этом объединении левых сил.

Эхуд Барак был готов, чтобы вы возглавили список, в котором он состоит?

Это было совершенно очевидно и само собой разумеется. И он был готов, и Ницан Горовиц был готов.

Почему нет, в таком случае?

Потому что если бы я согласился на это предложение, то утратил бы то преимущество, которым обладаю. Я могу говорить и с левыми, и с правыми, со светскими и с религиозными, с евреями, с арабами, с друзами, с бедуинами, с черкесами. Со всеми. Если я пошел бы в МЕРЕЦ, то отгородился бы стеной от тех, кого я считаю своими избирателями. От периферии, от жителей кибуцев и мошавов, от израильских арабов, от репатриантов из бывшего СССР. Когда русскоговорящий репатриант получает минимальную зарплату и пытается просуществовать, он ничем не отличается от марокканца, приехавшего в Израиль 50 лет назад, и от араба с завода в Умм эль-Фахме. Я могу создать совсем иную базу для объединения людей, чем создают представители элит, которые смотрят на всех свысока. Мой общий знаменатель – это общий знаменатель борьбы за достойную жизнь и за достойную старость. Это волнует всех.

Судя по опросам, пока за вами не очень идут.

Я в политике не для того, чтобы изменять свое мировоззрение числом мандатов.

Как еще? Вы говорите о том, что способны объединить людей. Как еще это можно измерить, если не числом мандатов?

Можно измерить моей верой в это. Если бы я искал пути получения мандатов, то верил бы тем, кто говорит, что мне стоит нападать на тех, на этих. Я не хочу таких мандатов. Они мне не нужны. Мне нужна сила, которая станет ключом к изменению в израильском обществе. Оно в большой опасности. Каждый в своем углу, каждый в своем кругу, каждый сам за себя. Общество расколото и поранено.

Но вы возглавляете партию "Авода". Когда-то это была партия власти. Сегодня это социальная партия. При всем уважении к этой теме – это ниша. Вы возглавляете нишевую партию.

Совсем нет. Прежде всего, мы никогда не откажемся от нашей политической платформы. В вопросах безопасности я в учителях тем более не нуждаюсь. Ни у кого, в том числе у Биби, нет опыта, больше, чем у меня, и достижений больше, чем у меня. При всем уважении к нему, давайте помнить, что Насраллу заставил сидеть в бункере я, а не он. Но тот, кто говорит, что когда новые репатрианты мечтают о своей квартире – это ниша, должен стыдиться. Тот, кто говорит, что 14.000 детей, которые пошли в школу и живут за чертой бедности, а поэтому не могут позволить себе купить рюкзак – это ниша, должен стыдиться. А здравоохранение? Обвал этой системы произошел сам по себе? В этой системе работает очень много репатриантов, вы отлично это знаете. Медсестра, которая разрывается между несколькими больными и процедурами, и родственниками, оказывается в совершенно невозможной ситуации, и это зачастую приводит и к насилию. Почему все это происходит? В Израиле на 1000 человек приходится четыре медсестры. В странах OECD на 1000 человек приходятся 11 медсестер. Государство с такими минимальными вложениями в социальную сферу не может добиться мира, не может обеспечить себе безопасность. Социальная защищенность – это фактор в безопасности государства. Это ниша? Это не ниша.

И, чтобы исправить все это, вы предлагаете повысить налоги. Это основа вашей программы. Даже Моше Кахлон, которому нельзя отказать в социальной ориентированности, сказал, что ваша программа для него неприемлема.

Я никому не отказываю в социальной ориентированности. И Биби социально ориентирован. И Лапид. И Беннет.

Судя по всему, сейчас последует большое "но".

Но их мировоззрение основано на том, что помощь государства – это милость.

Их мировоззрение основано на том, что человек несет за себя ответственность, а не государство.

Милость. Они готовы оказать милость. Бросить крохи. Давайте оставим в стороне сейчас большую экономическую философию и Милтона Фридмана. Я знаком со всем этим. Давайте поговорим о простых вещах. Они за милость. Не хватает ста миллионов? Так уж и быть, кинем сюда сто миллионов. Мы говорим о справедливости. Я вам приведу пример. Как-то я посетил столовую для малоимущих, которая называется "Беэр а-сова". Подошел там ко мне отличный парень, который всеми правдами и неправдами собирает деньги для существования этой столовой. Он с гордостью сказал, что в прошлом году было 100 порций, в этом году 300, и он очень надеется, что в будущем году будет 500. Я ему ответил: "Надеюсь, что в будущем году тебя закроют. Государство должно заботиться о людях, не имеющих возможности приобрести обед. Здесь они получают обед, но теряют достоинство".

Но вы говорите об очевидных вещах. Да, государство должно заботиться о тех, кто не может позаботиться о себе. Но ваша программа не об этом. Минимальная зарплата 40 шекелей в час, 200.000 единиц жилья, которое построит государство, минимальная пенсия. Простите, а откуда деньги?

Я не боюсь этого вопроса. Я единственный, кто не боится говорить об источниках финансирования. Ни одна партия этого не делает, только я.

Вы говорите о повышении налогов на доходы обеспеченных людей.

Да. И не стесняюсь этого. Тот, кто зарабатывает 45.000 в месяц, может заплатить еще 500 шекелей налога. Тот, кто зарабатывает 55.000, может заплатить еще 1000 шекелей налога. В чем проблема?

Например в том, что они завтра могут свернуть свой бизнес, скажем закрыть свой завод и перенести его за границу.

Пусть нас не запугивают. Миллион человек, которые живут за чертой бедности, особенно молодые, тоже могут пригрозить государству, что уедут отсюда. Поэтому пусть не угрожают. Свой капитал они сколотили здесь, не на Луне. Они разбогатели благодаря инфраструктуре государства, благодаря системе просвещения государства, благодаря средствам производства, которые принадлежат всем, благодаря природным ресурсам, которые принадлежат всем. И, кстати, мы не просим много. Из чего я делаю такой вывод? Из заключительного отчета главы Центробанка Карнит Флуг. Она опубликовала данные, согласно которым, государство урезало у социальных служб 140 миллиардов шекелей. Это не я говорю, а Карнит Флуг. Мы пытаемся получить обратно лишь малую часть, 30-35 миллиардов. Знаете, что меня возмущает по-настоящему? Я был министром обороны. После Второй ливанской войны я сказал, что мне нужны 26 миллиардов шекелей на восстановление армии. Никто слова не сказал, никто не спросил откуда взять средства. Надо – пожалуйста. А когда у нас чрезвычайное положение в социальной сфере, начинаются вопросы. Но я не намерен отказываться от своих целей. Мы их очень четко обозначили. Минимальная зарплата – 40 шекелей в час.

Вы не боитесь, что это приведет к массовым увольнениям?

И это мы уже слышали. Вернитесь на 12-13 лет назад. Тогда минимальная зарплата составляла примерно 17 шекелей в час, а я требовал постепенно поднять до 30. Сегодня мы тоже говорим о постепенном росте. Звучали те же самые предостережения. "Будут увольнения, люди обеднеют, социальное неравенство увеличится".

И что?

Через год тот самый Центробанк, который предостерегал нас, писал, что благодаря повышению зарплаты, число рабочих мест увеличилось, уменьшилась безработица, экономика усилилась, а показатели бедности понизились. Как этого удалось добиться? Очень просто. Представьте себе, что есть некто, зарабатывающий 100.000 в месяц, и я добавлю ему 10.000. Что он с ними сделает? Купит еще одно кольцо с бриллиантами своей жене? А если миллион человек, получающие минимальную зарплату получат прибавку в 500 шекелей? 500 миллионов в месяц, шесть миллиардов в год. И все эти деньги вкладываются в израильскую экономику. Тот, кто не мог купить велосипед – покупает. Тот, кто не мог поменять газовую плиту – меняет. Тот, кто не мог обновить гардероб, обновляет. Это деньги, которые работают в экономике Израиля и являются импульсом ее развития. С шести миллиардов шекелей – государство получит только НДС на сумму в миллиард. Но пойдем дальше. Все говорят о дороговизне жизни. И фокусируются на чем? На твороге и йогурте. Но это обман. Ни одна семья не обеднела из-за творога и йогурта. Две самые большие статьи расходов в Израиле – это система просвещения, которая хоть и бесплатная, но очень дорогая, и жилье.

Коротко опишите ваш путь решения жилищной проблемы.

Как решили жилищную проблему, когда приехали миллион новых репатриантов из СССР?

Поставили вагончики.

Но это ненадолго. В 60-х годах, когда мы приехали, тоже были палатки. Но государство строило жилье. И когда была алия из СССР.

Но сейчас нет волны иммиграции. Почему государство должно строить жилье?

Потому что нужно изменить соотношение спроса и предложения. Потому что сегодня каждый год строятся 60.000 единиц жилья, а рынок спроса увеличивается на 70.000 молодых семей. Спрос все сильнее опережает предложение. Многие русскоязычные израильтяне имеют право на социальное жилье. И что они сделают с этим правом? Ничего. Нет квартир. И люди должны ждать шесть лет, семь лет. Мы говорим: построить 200.000 квартир, из которых 70.000 будут переданы в фонд социального жилья. Еще 130.000 будут сдаваться под лизинг. Это наш самый главный проект. Молодые семьи не должны будут вкладывать свои деньги. Сегодня тот, кто хочет купить квартиру за полтора миллиона, должен принести 500.000 шекелей. У всех есть? Нет. Кто-то наскребет, кто-то вернется на съем. Иногда на много лет. Мы предлагаем, чтобы молодые семьи получали ссуду в размере полной стоимости жилья, а дополнительное условие: банк не имеет права брать с них более 20% дохода. Их выплаты будут расти одновременно с ростом их доходов.

Вы не ведете нас к обвалу банков, к банкротству людей?

Нет нет. Я хорошо понимаю необходимость баланса. 200.000 единиц жилья стабилизируют рынок. Не будет ситуации, при которой молодая пара, взявшая ссуду в миллион шекелей, останется с квартирой, чья цена упадет. Обвала рынка не будет. Государство будет оплачивать проценты со ссуды и "параграф риска". Так молодые семьи получат возможность обзавестись квартирой в относительно молодом возрасте, а основные выплаты придутся на то время, когда люди окрепнут и будут иметь возможность выплачивать.

Давайте поговорим о других темах. Вы были министром обороны, и север, где сейчас царит напряженность, вам хорошо знаком. Не могу не задать вам одного вопроса о Второй ливанской. Вы живете с ощущением, что по отношению к вам допущена несправедливость?

Нет. Это была чисто политическая манипуляция, организованная Нетаниягу и Беннетом, которые нанимали людей за плату для участия в демонстрациях протеста. Нетаниягу был тогда в оппозиции, Беннет был главой его штаба, и все эти демонстрации были, это уже достоверно известно, организованы за деньги.

Вы считаете ту войну своим успехом?

Безусловно. Та война принесла достижения, о которых никто не мог даже мечтать. Послушайте, если Биби Нетаниягу и Моше Яалон говорили в ходе заседания правительства во время "Нерушимой скалы", что надеются добиться того, чего мы добились во время Второй ливанской, это что-то значит. А ведь это два человека, которые более всех критиковали ту войну. Если Насралла после войны сказал, что если бы мог представить реакцию ЦАХАЛа, то не стал бы похищать солдат, это что-то значит. Зайдите в Google и наберите "Ночь Фаджеров". До сих пор нельзя всего рассказать, но там вы многое прочитаете о моем смелом решении в первую ночь войны. Кто подготовил армию к удару по сирийскому реактору? Тихо, без разговоров. Вы ведь понимаете, что если удар был нанесен через месяц после того, как я ушел с должности, то готовили операцию не те, кто меня сменил. Почти год готовили.

Вы можете сделать комплимент правительству по поводу действий на севере в последние дни?

В том, что касается применения силы, Биньямин Нетаниягу, как министр обороны, ведет себя сдержанно и реагирует пропорционально и адекватно. Слом политики туманности, который имеет место, мне кажется крайне проблематичным. Мы задействовали обманный трюк. Замечательно сработано, хотя все могло кончиться гораздо хуже. Но зачем об этом кричать на весь мир? А если понадобится его повторить?

В армии есть разные мнения по этому поводу.

Я знаю разные мнения болтунов. Хотите что-то дать понять "Хизбалле"? Есть посредник – ООН, есть третьи страны, есть тысяча и один способ донести посыл до "Хизбаллы". Незачем говорить "мы совершили", "мы сделали", "мы обманули Насраллу". Совершенно лишнее. Пусть выступает, пусть хвастается. Мы должны сохранить за собой те особые средства, которые нам могут понадобиться в следующий раз. Но в целом применение силы Биньямином Нетаниягу пропорционально и адекватно.

В том числе в Газе?

В том числе в Газе. Проблема лишь в том, что в Газе у Нетаниягу нет стратегии. Он не знает, чего он хочет в конечном счете.

Вы знаете, к чему нужно стремиться?

Да, к решению. Политическому или военному.

Мы говорим о политическом решении, когда второй стороной является ХАМАС.

Именно. Необходимо сформировать международную коалицию с США, с умеренными арабскими странами, с Палестинской автономией и сообщить ХАМАСу, что мы даем им...

48 часов.

(смеется) Это только как шутка... Даем им несколько месяцев для того, чтобы они согласились на принцип "реконструкция Газы в обмен на демилитаризацию Газы".

Вы же знаете, что они не согласятся на демилитаризацию.

Тогда мы продолжаем формировать международную коалицию, ЦАХАЛ входит в Газу, одерживает военную победу, но есть тот, кто его сменит. Мы не должны оставаться там навечно.

Кто сменит ЦАХАЛ?

Международные силы, коалиция, о которой я говорю.

Зачем им это осиное гнездо?

Мы нашли достаточно людей, которые взяли на себя осиное гнездо в Ливане. Почему этого нельзя сделать в Газе?

Потому что Ливан – это государство, а Газа – не совсем.

Тот же самый принцип. Смотрите на "Хизбаллу" и проецируете на ХАМАС. "Хизбалла" заняла территорию, оставленную ЦАХАЛом, и не давала взять под контроль, точно так же – ХАМАС захватил территорию после нашего одностороннего выхода, против которого, кстати, я был.

Но вы же голосовали "за". Все голосовали "за".

Мы голосовали "за", так как Шарон принес законченное решение.

Что значит законченное? Голосуйте "против", если вы не согласны.

Я согласен с идеей выхода. Я считаю, что плохо выходить в одностороннем порядке. Была возможность подготовить территорию. Вместо этого вышли односторонне, поспешно, точно так же как было в Ливане после одностороннего отступления во времена Барака. "Хизбалла" заняла территорию, оставленную ЦАХАЛом. Это не означает, что из Газы или Ливана не надо было выходить. Надо было, но иначе.

Иными словами, вы за отступления, но лучше подготовленные.

Я не за отступления. Я за соглашения, как это было в Ливане после той войны. Я не разрешил вывести ни одного солдата до тех пор, пока не прибыл первый джип официальных ливанских сил. Только тогда.

Вы говорите про резолюцию СБ ООН 1701?

Да.

Есть дискуссия по поводу того, насколько эта резолюция эффективна.

Что в ней неэффективного?

Например, продолжающиеся поставки оружия, что запрещено текстом резолюции.

Оружие – это только вопрос денег. Ничто не может остановить поставки оружия до тех пор, пока Иран накачивает этот район деньгами. Не через "Хизбаллу", так через кого-то другого. Нет никаких сомнений в том, что главное изменение баланса сил в регионе наступило после того, как Иран стал фактором. Да, есть Россия, есть "Исламское государство". Однако наиболее существенное влияние – и с точки зрения финансов, и с точки зрения идеологии, оказывает Иран. Его влияние сказывается и в Газе. А что касается "Хизбаллы", то это не важно, сколько ракет у них есть. Может быть 50 тысяч, может быть 100 тысяч. Важно лишь, смеют ли они нажать на кнопку "пуск". Пока не смеют. Фактор сдерживания важен, и я очень надеюсь, что фактор сдерживания, достигнутый во время Второй ливанской войны, сохранится.

Вернемся к внутренней политике. Вы можете сказать твердо и однозначно, что не войдете в правительство Нетаниягу?

Ни в одно правительство, которое возглавляет Нетаниягу, мы не войдем. Ни при каких обстоятельствах. Даже если Объединенный арабский список будет в правительстве, мы в него не войдем.

Если будет правительство национального единства? Ротация?

Сценариев может быть неисчислимое множество. Я говорю просто и понятно: в правительство во главе с Биби мы не войдем. В любом другом случае будем тщательно изучать повестку дня. Но не с Биби. У нас, кстати, нет никаких проблем с "Ликудом". Если там решат отстранить Биби, можно будет вести переговоры. Но не с Нетаниягу. Я не готов, чтобы он был примером для моих детей.

Почему?

Я считаю, что уголовный критерий предназначен для вас, для человека на улице, для граждан. Этот критерий дает им возможность защищаться от возможных злоупотреблений со стороны властей. Но на народных избранников распространяется морально-этический критерий. Я как лидер должен являть собой пример. Это не связано с тем, что хороший адвокат может вытащить меня из грязи. Вообще не в этом дело. Биньямин Нетаниягу не может сегодня являть собой пример ни в какой области.

Ваша позиция распространяется и на Орли Леви?

Однозначно.

Она не была столь тверда в первых интервью.

Потом она прояснила свою позицию. Кстати, про меня тоже говорили, что я не совсем тверд. "Ликуд" сочинил целую легенду о сделке со мной, о том, что я хочу быть президентом и так далее.

Не только "Ликуд". В НДИ утверждали, что между вами и Нетаниягу есть сделка.

И Давид Битан, и в "Кахоль Лаван", и в "Демократическом лагере", который вовсе не демократический. Я с Биби уже три года не встречался, я с Давидом Битаном год не беседовал, кроме как в тот момент, когда в Центризбиркоме подавал наш предвыборный список. Но слухи вьются, что я могу поделать. Пришлось сбрить усы, так как не было другого способа доказать, что я собираюсь делать то, что говорю.

Об усах мы еще поговорим. Вас оскорбляет, когда говорят, что "Авода" стала этнической партией после союза с Орли Леви?

Не оскорбляет. Но я презираю людей, которые это говорят.

Об этом говорят и в вашей партии.

В партии никто об этом не говорит.

Не только говорят, люди вышли из партии из-за этого.

Ну, раз вышли, значит они уже не с нами. Те, кто остались, об этом не говорят.

Господин Перец, мы вернулись в 2005 год, когда Гиги Перес сказал, что "североафриканские фалангисты захватили партию"?

Я тогда не позволил втянуть себя в эту тему и сейчас не позволю. Кстати, возможно это было бы выгодно с электоральной точки зрения. Но это причинило бы такую травму обществу, что я не хочу этого делать. Меня эти люди не оскорбляют. Они не в состоянии этого сделать. Кто из них заслуживает внимания?

Яир Голан, например, назвавший вашу партию этнической.

Яир Голан – это последний человек, на которого вообще следует обращать внимание. Он был у меня до половины третьего ночи перед тем, как они подписали договор с МЕРЕЦ. Он готов был оставить Барака, Горовица и баллотироваться в "Аводе".

Тогда почему это не состоялось?

Потому что он просил три места в первой десятке. Этого я ему дать не мог. Но его слова покрывают его позором. Не меня. Наша борьба не этническая, наша борьба классовая. И в этой борьбе у репатриантов есть важное место. Они хорошо понимают необходимость изменений в обществе.

И об усах.

О, человек, который более всех рад – это моя жена. Она получила в подарок нового мужа. Но если серьезно, то я не мог найти более драматического шага, чтобы убедить всех, что не собираюсь входить в правительство Биби. По счастью, эта мера сработала. Сейчас нет ни одного человека, который не верил бы нам.

Последний вопрос. Какое-то время назад вы сообщили о своем онкологическом заболевании. Как вы себя чувствуете сегодня?

Я здоров, никаких лечебных процедур не прохожу, тяжело работаю. Вокруг меня все валятся с ног: помощники, водители, советники. Я работаю с 6 утра до полуночи.

http://txt.newsru.co.il/arch/israel/04sep2019/peretz_int_701.html

Хазин: скоро либерализму прийдёт конец

https://www.youtube.com/watch?v=OP0fW4WKDjE&t=1h49m15s Хазин

https://www.youtube.com/watch?v=OP0fW4WKDjE&t=1h36m53s начало обсуждения

Сатановский: Ради чего живёт человек?
Борщевский: завтра должно быть лучше, чем вчера.
Борщевский: точка невозврата для Европы была при принятии мультикультуларизма.

Линия Керзона

См. также:
Украинская национально-демократическая революция (1917—1921 гг) (7 октября 1918 года Регентский совет в Варшаве заявил о плане восстановления независимости Польши...)



Линия Керзона (англ. Curzon Line) - название линии, которая была рекомендована 8 декабря 1919 года Верховным советом Антанты в качестве восточной границы Польши и установлена в ноте министра иностранных дел Великобритании лорда Керзона.

Линия в основном соответствует этнографическому принципу: к западу от неё находились земли с преобладанием польского населения, к востоку — территории с преобладанием непольского (литовского, белорусского, украинского) населения. Хотя историческая граница Королевства Польского и древнерусских княжеств проходила в среднем на 100 км западнее линии Керзона, эти районы к началу XX века имели уже польское католическое большинство (ок. 70 %).

Ниже есть продолжение.


Польское правительство, ведшее в это время успешные военные действия против советских войск, проигнорировало предложения Антанты, которая не выдвинула каких-либо требований по выводу польской армии с оккупированных территорий Украины, Белоруссии и Литвы.

Однако 10 июля 1920 года Польша, учитывая неблагоприятный для неё в это время ход советско-польской войны, согласилась признать эту линию в надежде на получение крайне необходимой поддержки западных держав. 11 июля британский министр иностранных дел лорд Керзон направил в Москву наркому иностранных дел Г. В. Чичерину ноту с требованиями прекратить советское наступление на линии Гродно — Валовка — Немиров — Брест-Литовск — Дорогоуск — Устилуг — восточнее Перемышля — Крылов — западнее Равы-Русской — восточнее Перемышля — до Карпат (по имени лорда Керзона линия и получила своё название), отвести советские войска на 50 километров к востоку от этой линии, заключить перемирие с Польшей и Врангелевским правительством. В случае отказа указывалось, что страны Антанты поддержат Польшу «всеми средствами, имеющимися в их распоряжении».

Нота Керзона была рассмотрена на заседании ЦК РКП(б) 16 июля 1920 г., и большинством голосов её было решено отвергнуть в предположении советизации Польши и возбуждения революции в Германии и других странах Западной Европы.

На следующий день Совнарком заявил правительству Великобритании, что отказывается от английского посредничества и требует прямого обращения Польши с просьбой о перемирии, одновременно пообещав даже установить «более выгодную для польского народа территориальную границу», чем линия Керзона.

Красная Армия продолжала наступление, но в середине августа 1920 г. была разбита под Варшавой и в беспорядке отступила, оставив не только этнически польские, но также значительную часть украинских и белорусских территорий.

В результате РСФСР была вынуждена подписать Рижский мирный договор, по которому польская граница прошла далеко к востоку от «линии Керзона», захватив западные части Украины и Белоруссии. Рижский мирный договор установил границы между РСФСР, УССР, БССР и Польской Республикой. К Польской Республике отошли обширные территории, находившиеся к востоку от линии Керзона, с преобладанием непольского населения — Западная Украина (западная часть Волынской губернии), Западная Белоруссия (Гродненская губерния) и часть территорий других губерний Российской империи. Стороны обязывались не вести враждебной деятельности в отношении друг друга. Договором предусматривалось проведение переговоров о заключении торговых соглашений. Советская сторона согласилась возвратить Польской Республике военные трофеи, все научные и культурные ценности, вывезенные с территории Царства Польского начиная с 1 января 1772 года, а также обязалась уплатить Польше в течение года 30 млн золотых рублей за вклад Царства Польского в хозяйственную жизнь Российской империи и передать польской стороне имущества на сумму 18 млн золотых рублей, то есть выплатить де-факто репарации. Польская Республика освобождалась от ответственности за долги и иные обязательства бывшей Российской империи. Вскоре после вступления договора в силу, в связи с поддержкой польским правительством антисоветских группировок, задержками с возвращением советских военнопленных и неблагоприятной ситуацией в лагерях для советских военнопленных, а также несоблюдением договорённостей о равноправии русских, украинцев и белорусов, проживавших в Польской Республике, у советской стороны возникли претензии к польской стороне по вопросам выполнения Польской Республикой условий договора.

17 сентября 1939 года, с началом Второй мировой войны, Советский Союз ввёл войска на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии. Государственная граница СССР, установленная в 1939 году, в целом прошла по «линии Керзона», существенно отклоняясь на запад лишь в районе Белостока.

***

На Тегеранской конференции (ноябрь — декабрь 1943 года) было принято предложение Черчилля о том, что претензии Польши на земли Западной Белоруссии и Западной Украины будут удовлетворены за счёт Германии (Польша должна была получить существенный прирост территории на Западе и Севере), а в качестве границы на востоке должна быть линия Керзона.

11 января 1944 года Советское правительство заявило о готовности положить в основу послевоенной советско-польской границы «линию Керзона», вариант «А». На Крымской конференции 1945 одним из пунктов был разрешён вопрос о Польше и её границах — по предложению СССР было решено, что восточная граница Польши должна идти вдоль «линии Керзона» (с отступлением в ряде периферийных районов в пользу Польши, а в районе города Львов — в пользу СССР; был установлен и закреплён вариант Черчилля (см. выше)).

16 августа 1945 года в Москве был подписан договор между СССР и Польшей об окончательном определении советско-польской границы (в целом соответствующей «линии Керзона», с некоторыми отклонениями в пользу Польши).

С распадом СССР эта граница стала границей между Польшей с одной стороны, Украиной и Белоруссией, с другой. Земли с восточнославянским населением, оказавшиеся западнее «линии Керзона», иногда называют Закерзоньем.

По материалам Википедии:
https://ru.wikipedia.org/wiki/Линия_Керзона
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B8%D0%B6%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B4%D0%BE%D0%B3%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D1%80_(1921)

ЮМОР

https://www.facebook.com/philip.nesterov/posts/10155692413924438

Из комментариев под постом:

Ниже есть продолжение.

Дарвин:
- Да ну, опять нажремся, как животные.

Фрейд:
- Просто твоя мама ушла и ты не можешь быть один.

Шрёдингер:
- Я приду с котом. Или без кота.

Фрейд:
- Не, не приду
я затрахался..

Ампер:
- Не, чот напрягает сегодня. И Ом сопротивляеццо

Бойль Мариотт:
- Мы - пас. Нас опять в список внесут, как одного человека...

Рентген:
- Ты что-то задумал. Я тебя насквозь вижу.

Менделеев:
- Не, я спать.
- Ну ты заходи, периодически.
- Зайду! Железно!

Евклид: не, ребята, я с вами не пересекаюсь.
Фрейд: хотите об этом поговорить?
- Зовите Лобачевского.

Жванецкий:
- Раков каких привезти, по 5 или по 3?

Павлов:
- А с собакой можно?

Джордано Бурно:
- Хорошая идея, горю на работе последнее время , хочу развеяться наконец...

Шрёдингер:
- Отчасти буду, только кота покормлю.

Броун:
- да-да, хочу в движение!

Павлов: Чисто инстинктивно соглашаюсь. Буду рядом гулять с собакой, зайду.
Собака Павлова: Я тоже чисто рефлекторно.
Рефлекс собаки Павлова: Давайте только не как в прошлый раз. Мне уже дали условно.

Джеймс Кук:
- С меню определились?

https://www.facebook.com/philip.nesterov/posts/10155692413924438

Дмитрий Ольшанский: Мир между 3-й и 4-й: риски и возможности (20.06.2019)

Сергея Переслегин: Мир между 3-й и 4-й: риски и возможности (20.06.2019)

Stuxnet: послесловие (Hebrew, Russian)

ב-2004 גייס המודיעין ההולנדי בשיתוף ישראל וארה"ב מדען איראני, שהחדיר וירוס קטלני למחשבים ששימשו את תוכנית הגרעין האיראנית, וגרמו לתקלה חמורה בכור. את הסיפור הזה פרסם אמש אתר יאהו, והוא שופך אור על המבצע העלום. כתבתו של עמיחי שטיין,

https://www.youtube.com/watch?v=Kbwj11hXtu4

UPDATE 06.09.2019:

В понедельник, 2 сентября, новостной портал Yahoo News опубликовал материал журналистов Кима Зеттера и Гуиба Моддерколка, в котором утверждается, что вирус Stuxnet был занесен на завод по обогащению урана в Натанзе иранским специалистом...Согласно четырем источникам в разведках, иранский инженер был завербован голландским разведывательным агентством AIVD...

Издание пишет, что вирус был внесен в управляющую систему производства в 2007 году, вскоре после установки центрифуг.

В публикации уговорится, что инженер был завербован голландской разведкой по поручению ЦРУ и "Мосада". Инженер не только вставил инфицированный накопитель в систему, но и ранее передал данные об управляющей системе, что позволило программистам завершить работу над вирусом.

Операция спецслужб Нидерландов, США и Израиля носила название "Олимпийские игры" и была призвана затормозить ядерную программу Ирана.

Отметим, что ранее в СМИ появлялась информация о том, что вирус был занесен на завод сотрудником концерна Siemens, а ущерб от вируса был сравним с ущербом от удара израильских ВВС в 1981 году по ядерному реактору "Осирак".

http://txt.newsru.co.il/arch/mideast/02sep2019/stuxnet_009.html
https://cursorinfo.co.il/all-news/stalo-izvestno-kak-ssha-i-izrail-vnedrili-virus-stuxnet-na-yadernyj-obekt-v-irane/
END OF UPDATE

Удар ЦАХАЛа по целям к югу от Дамаска: уточненные данные (25.08.2019)

Форматирование моё.

В субботу, 24 августа, примерно в 23:30 Армия обороны Израиля нанесла ракетный удар по целям к юго-востоку от Дамаска...

...В 23:50 пресс-служба ЦАХАЛа подтвердила факт нанесения удара по целям на юге Сирии. При этом было опубликовано сообщение о том, что военно-воздушные силы ЦАХАЛа нанесли удары по целям в деревне Акраба, располагающейся к юго-востоку от столицы Сирии (примерно в километре восточней Сайда Зайнаб).

...террористы планировали запустить на территорию Израиля из Сирии несколько "вооруженных" беспилотных летательных аппаратов.

Ниже есть продолжение.

...Около года назад Москва заявляла, что проиранские силы отведены на 80-100 км от израильской границы. Однако в реальности этого не произошло. В течение последнего года сообщалось о 12 ударах по целям в южной Сирии, где иранские и проиранские силы, включая ливанскую "Хизбаллу", пытались создать военную инфраструктуру и готовили атаки против Израиля. Цель в районе Акрабы, атакованная вечером 24 августа, находится примерно в 35 км от израильской границы...

...По соображениям безопасности, после предотвращения запуска иранских БПЛА из южного района Сирии, израильские власти приостановили полеты гражданских самолетов над Голанскими высотами. На данном этапе запрещены полеты на высоте от 5000 метров и выше до 31 августа...

...Представитель "Хизбаллы" Мухаммад Афиф утром 25 августа в интервью Ливанскому национальному агентству уточнил: боевики "Хизбаллы" не сбивали и не взрывали израильские БПЛА. По его словам, первый израильский БПЛА упал на крышу медиа-центра "Партии Аллаха", после чего израильтяне направили второй беспилотник на поиск упавшего. Через 45 минут после аварии первого БПЛА второй беспилотник, который нес боезаряд, взорвался, что причинило значительный ущерб зданию медиа-центра "Хизбаллы". В результате взрыва три человека получили легкие ранения.

Пресс-служба Армии обороны Израиля не комментирует данную информацию.

На фотографиях, распространенных активистами "Хизбаллы" в социальных сетях, можно увидеть искореженные металлические конструкции, которые сложно однозначно соотнести с каким-либо типом беспилотных самолетов, используемых ЦАХАЛом. На снимках виден винт, который кажется четырехлопастным. Четырехлопастной винт используется на израильском БПЛА Eitan/Heron TP (это крупнейший беспилотник на вооружении ЦАХАЛа, ранее с ним происходили аварии). Но по опубликованным фотографиям невозможно дать точную идентификацию.

Кроме того, опубликован снимок разбитого квадрокоптера, дальность которого может достигать примерно 10 км. Если это израильский БПЛА, то он мог быть запущен только со стороны Средиземного моря.

Военный аналитик сайта Ynet Рон Бен Ишай, просмотрев фотографии из Бейрута, пришел к выводу, что на крышу медиа-центра "Хизбаллы" в районе Дахия упал беспилотник, произведенный в Иране. В публикации сказано, что подобные БПЛА используют йеменские хуситы для атак против саудовцев. Но тип БПЛА в статье не указан.

Военный корреспондент 13-го телеканала Ор Геллер заявил, что, по его оценке, в пригороде Бейрута упали два иранских БПЛА.

В течение последнего года хуситы, атакуя аэропорты в Абхе и Джизане, на юго-западе Саудовской Аравии, обычно задействуют беспилотные самолеты "Касиф-2К", являющиеся сравнительно новой версией летающего боеприпаса Ababil-T производства Iran Aircraft Manufacturing Industrial Company (HESA). Особенность данного БПЛА-"камикадзе" в том, что он взрывается не при поражении наземной цели, а на высоте нескольких десятков метров, поражая осколками значительную территорию.

По мнению экспертов редакции NEWSru.co.il, по фотографиям, опубликованным ливанцами в социальных сетях, сложно однозначно определить тип БПЛА, разбившихся или взорвавшихся минувшей ночью в пригороде Бейрута. Но на "Касиф-2К" ни один из них не похож.

http://txt.newsru.co.il/arch/mideast/25aug2019/syria_il_103.html
http://txt.newsru.co.il/arch/mideast/25aug2019/uav_b_109.html

Israel's Imperious Judiciary (04.12.2014) (English)

Заметка полностью. Форматирование сохранено.

...Restoring the pre-Barak juridical culture of realism and restraint will thus be a long process. Students will need to be reintroduced to now-heretical ideas regarding representative government and limited bureaucracy, presumably by studying non-Israeli scholarship on the topic. These ideas will need to filter down to the general public as well, so that the courage to advance reforms becomes—for a politician, a party, or a movement—an advantage rather than a liability...

Ниже есть продолжение.

A madly intrusive justice system is one of the most potent threats the country faces. Can it be stopped?

It is no secret that the state of Israel suffers from both external and internal threats to its life as a flourishing democracy. Less well known is that one of the most potent such threats arises from the unlikeliest of quarters: Israel’s own hyperactive justice system.

Let me begin with an anecdote. Even in Israel’s famously contentious environment, it’s startling to see a government minister interrupt a supreme-court hearing to shout that the state attorney representing his own ministry has been sabotaging him—and that he wants to represent himself. But that is exactly what Ehud Olmert, then Israel’s minister of industry, did in the summer of 2003.

The story, in brief, was this: the Israel Lands Authority (ILA), then under the control of Olmert’s ministry, had reached a revenue-sharing deal with a consortium of kibbutzim to rezone and sell state-owned agricultural land under lease to the kibbutzim. A non-governmental organization (NGO) then petitioned the Supreme Court to invalidate the deal on the grounds that the deal “over-compensated” the (predominantly Ashkenazi and presumably privileged) kibbutzim and had thus failed to achieve “distributive justice.” Since “distributive justice” is the sort of policy issue in which most courts, in most countries, are loath to get involved, the ILA thought it had a strong case. So Olmert was stunned when Israel’s attorney general, whose position entails defending state agencies in court, not only refused to defend the ministry—his client—but sent a state attorney to undermine its case.

Olmert’s outrage was his alone; nobody else in Israel was even slightly surprised. Already a decade had passed since Israel’s high court opened its doors to any petitioner on any issue that caught its fancy, at the same time subordinating elected officials to legal bureaucrats ostensibly in place to advise and represent them. In doing so, the judiciary effectively emasculated the executive branch—as it would ultimately emasculate the legislative branch—while empowering a cadre of extremely powerful government lawyers unaccountable to the public.

Here’s how it happened.

The Limits of Judicial Review

One of the foundations of republican government is the principle of checks and balances, with different branches of government serving to constrain the power of the others. In such a system, a key element is an independent judiciary whose job is to compel adherence to the law and prevent other actors from exceeding their legal authority.

But while the courts are necessary to preserve the balance of power, they must themselves be kept in check. What makes them especially dangerous is that, unlike elected officials, they are typically not answerable to voters. Thus, when judges invalidate some state policy, they are in effect, if indirectly, overruling a choice made by the citizens themselves. For this reason, modern democracies impose constraints both on the kinds of disputes the courts may address and on the specific ways they may resolve those disputes.

For the first three decades of Israel’s history, its courts—as is the practice in all democratic legal systems—avoided judging the substance of administrative actions and intervened only when a government agency exceeded its legal authority. Indeed, Israel’s legislative body, the Knesset, initially regarded the courts as such benign institutions that in 1953 it (misguidedly) passed a law allowing judges themselves to play the dominant role in determining judicial appointments. Predictably, however, the effect of that system, unique among democracies, was that slowly but inexorably the Supreme Court became ideologically homogeneous, thereby rendering its long record of judicial prudence vulnerable to dramatic reversal.

The major catalyst in this reversal was Aharon Barak. Born in Lithuania and, with his parents, a survivor of the Holocaust, educated at the Hebrew University and briefly at Harvard, and from 1975 to 1978 the attorney general of Israel, Barak then joined the Supreme Court, becoming its chief justice in 1995. From his perch on the court he launched not one but two revolutions. In the first, beginning in 1981, the court weakened the previous limitations on its interventions in state policy. In the second, less well-known but more insidious, it empowered a judicial-bureaucratic complex to nip government policies in the bud—before they could even reach the courts.

Judicial Overreach

In his initial revolution, Barak broadened the grounds on which courts could intervene in state policy and then eliminated two crucial limitations—in legal jargon, “standing” and “justiciability”—on the sorts of cases they could hear.

Grounds: Until 1981, as noted above, the courts would not invalidate a government policy unless it could be regarded as an outright abuse of authority. That year, Barak ruled that even if a state agency’s criteria for determining its policy were relevant and lawful but, in the court’s opinion, the agency nevertheless failed to “give each of the relevant considerations appropriate weight,” the court could invalidate the policy as “unreasonable.” In plain English, it could invalidate any policy it didn’t like.

This opened the floodgates to judicial second-guessing of all sorts of state policies, no matter how beneficial or how picayune. In short order, the courts invalidated decisions regarding the placement of sidewalk tables at cafés, nursery-school subsidies for self-employed mothers, the location of a soccer stadium, the scope of farm subsidies, the worthiness of prize winners, and more.

Standing: Even after 1981, a petitioner wanting to bring a case before the court had to prove that he was directly harmed by the law or policy he was challenging. For instance, in 1981 the legal gadfly Yehuda Ressler brought a case disputing military exemptions for full-time yeshiva students; since he had no coherent claim to be a victim of these exceptions, his petition was rejected.

By 1986, however, when Ressler brought his petition a second time, the court, with Barak at its head, ruled that standing was no longer a requirement. (Ressler’s petition was again ultimately rejected, but for other reasons.) It was a watershed moment. In the following years, the court entertained petitions by various political actors, including opposition Knesset members, offended by one or another government policy. Such petitions included demands that secret clauses in coalition agreements among political parties be made public; that the attorney general pursue prosecutions he had chosen to drop; that a candidate for the office of attorney general be rejected as unsuitable; and that a decision by the justice minister not to extradite an Israeli convicted in a foreign court be reversed. In none of these cases was the petitioner directly harmed by the law or policy being challenged.

Justiciability: All of the petitions listed above not only lacked standing but also fell outside the constitutional role of the courts. That is, they lacked justiciability, which requires among other things that courts refrain from interfering in “political questions”: the domain of the elected branches. But in the 1986 Ressler decision, Barak, after dispensing with the requirements for standing, also declared that “every instance of a decision by a government agency”—even “going to war or making peace”’—was justiciable.

Subsequently, Barak would go on to cite his theoretical abolition of both standing and justiciability as established jurisprudence. Freed of all constraints, the court now addressed such security issues as challenges to military tactics, the placement of the separation barrier near the Green Line, and negotiated deals involving prisoner releases. Regarding this judicial intervention in security matters, Mishael Cheshin, Barak’s colleague on the Supreme Court, once observed that “Justice Barak is willing to see 30 or 50 people blown up for the sake of human rights.”

The court also weighed in on the worthiness of government officials. In 1993, two senior officials of the Shas party, Interior Minister Aryeh Deri and his deputy Rafael Pinhasi, were indicted on corruption charges. Prime Minister Yitzhak Rabin did not wish to fire the two ministers. Nor did the law require him to do so, since they had been indicted but not yet convicted. But when several NGOs brought suit against the prime minister for exercising this right, the court enjoined him to fire them both, precipitating a major political crisis. In 2013, emboldened by its success in deposing appointed ministers, the court would go a step farther by deposing three elected mayors, each of whom had been similarly indicted but not convicted. (The voters, unimpressed, re-elected all three shortly thereafter.)

The Deri and Pinhasi cases also triggered Barak’s second revolution, to which we now turn.

Empowering the Legal Bureaucracy

The Supreme Court’s stunning extension of its own authority has been duly noted by observers in Israel and abroad. Among American experts, both Robert Bork (“Barak’s Rule,” Azure, Winter 2007) and Richard Posner (“Enlightened Despot,” the New Republic, April 23, 2007) would write scathing reviews of Aharon Barak’s 2006 book, The Judge in a Democracy. Less publicized outside of Israel, but significantly more damaging in its day-to-day consequences, was the court’s empowerment of proxies to expand its own authority at the expense of the legislative and executive branches.

In the 1993 Pinhasi case, Dorit Beinisch, then the state attorney and later to become chief justice of the Supreme Court, dryly read out the letter written by Yitzhak Rabin, the prime minister of Israel and her client, expressing his position that he had no legal duty to fire the accused deputy minister. She then proceeded to argue against her client.

In his decision, Barak addressed an obvious objection—namely, that the government had been denied due process to defend its position in court. In what is perhaps the single most consequential passage in the history of Israeli jurisprudence, Barak argued that the attorney general, as the “authorized interpreter of the law with regard to the executive branch,” was under no obligation to defend the policies of the prime minister. In Barak’s words,

There are two basic principles in this matter. First, that the attorney general’s opinion on a legal matter reflects, as far as the government is concerned, the existing legal situation. Second, that representation of the state and government agencies is entrusted to the attorney general. . . . Thus, if—in the attorney general’s opinion—the government agency is not acting in accordance with law, it is the attorney general’s prerogative to inform the court that he will not defend the agency’s act.

In this ruling, the court established both that elected officials would be bound by the views of legal advisers ostensibly subordinate to them and that the government and its ministries were not free to choose their representation in court but would have to make do with bureaucrats assigned to them by the attorney general’s office. Each of these two principles, unparalleled in democratic nations, has had precisely the chilling effect on governance that one might expect, especially when combined with the court’s effective control over judicial appointments and the power it granted itself to block appointments of which it does not approve.

As for the attorney general, although appointed by the government, he or she must be selected from a very small set of candidates nominated by a committee; that committee is headed by a retired supreme-court justice who is appointed, in turn, by the sitting chief justice. This system, devised by the justices themselves, makes the attorney general a judicial plant in the executive branch. Since the opinions of attorneys general possess binding force, they have essentially been handed veto power over government policy. Moreover, this same binding authority has since been extended to the entire staff of the attorney general’s office and thence to legal advisers of individual ministries: that is, bureaucrats neither chosen by their supposed bosses nor elected by the people. These advisers, in the understated words of former Justice Minister Haim Ramon, “silence the government and greatly impair the ability of ministers to implement their policies. . . . This is not legal advice, this is coercion.”

Take the case of a multibillion-dollar train line between Jerusalem and Tel Aviv, a project initiated by the ministry of transportation. A deputy attorney general, expressing his opposition to the fact that 350 meters of track crossed the Green Line, advised the ministry that it was in violation of the Geneva Convention and that he would allow it only if the plans were broadened to include a new fenced highway serving Palestinian transit from Hebron to Gaza. The government, resigned to the courts’ accepting this “advice” as binding, obediently revised its plans, incurring a delay of years at immense cost.

The attorney general’s office, following the court’s example, also does not refrain from weighing in on military matters. Throughout Operation Protective Edge in Gaza earlier this year, Israel continued supplying electricity to Gaza even as the electricity was being used by Hamas for the production of rockets. As Prime Minister Netanyahu explained the anomaly, “our legal advisers won’t let us stop the supply of electricity to Gaza.”

Once the high court conflated its vague and subjective notion of “unreasonableness”—i.e., something not to the court’s liking—with illegality, the legal bureaucracy followed suit. Today, it is sufficient for a legal adviser to declare some proposal “unreasonable” (or even “unsuitable,” or “inappropriate”) to kill it. Similarly, government officials themselves can be disqualified from office on bogus grounds by attorneys general and their subordinates—as routinely happens. In early 2011, for example, preliminary investigations by the attorney general’s office were enough to derail the appointments of the heads of the army, the police, and the prison system.

And that is not all. As a result of the second principle established by Barak in the 1993 Pinhasi decision, even the right to choose one’s representation before the courts is denied to the state and its agencies. That is how Ehud Olmert came to be reduced to shouting in court that he’d been sabotaged by his own lawyer on a petition that should not have been heard in the first place. (The petitioner, an NGO, had no standing, that is, no coherent claim to being a victim of the policy in question; and the issue, being political, was not justiciable.) The court showed little interest in Olmert’s objections. Ultimately, it ruled against him and the Lands Authority alike, exacerbating an acute land shortage from which Israel suffers to this day.

Indeed, now that that the prerogative of the government’s lawyers to argue against their clients’ positions in court has been established, they are no longer even compelled to exercise that prerogative. The threat itself will do. A lawyer in the attorney general’s office can warn that the office won’t defend a bill should it be challenged, and the legislature, lacking recourse to other lawyers, will preemptively back down.

For all the harm done by the court’s unilateral extension of its own authority—Barak’s first revolution—at least its judicial interventions are carried out in the light of day and with a semblance of due process. The machinations of the legal bureaucracy embedded in ministries and other agencies of government—Barak’s second revolution—take place behind closed doors, preventing cases from even reaching court; the chilling effect is consummate.

Why Reform is Difficult

Israel’s justice system is in desperate need of reforms that can end this tyranny of the legal bureaucracy. The particulars of the reform are not difficult to identify: allowing the government and its ministries to hire and fire legal advisers at their discretion; allowing government agencies to choose their representation in court; turning judicial appointments over to elected officials; restoring the requirement of standing; and dividing the powers of the attorney general among several individuals. Elected officials, across the political spectrum, have a clear interest in advancing these reforms. Why, then, have they not pursued them?

There are three different answers to this question, each sufficient in itself. The first is that politicians are afraid of the long arm of the judicial bureaucracy, which can punish them for challenging its authority. The second is that the Supreme Court and its bureaucratic allies know how to use the power they have arrogated to themselves in order to stymie attempts at reform. The third is that Israel’s political culture needs to be changed before its laws can be changed.

The judicial-bureaucratic complex has already made a habit of intimidating high-ranking politicians. It is perhaps no coincidence that investigations have been launched against four recent justice ministers and one whose candidacy for the position was killed in advance, as well as against every prime minister who has served in the past 20 years. A few of these individuals might actually have been guilty of the offenses they were accused of—two were convicted—but in the majority of cases an investigation or, for some, the threat of an investigation has been sufficient to keep the politicians on a tight leash. Simply by allowing a bogus case to remain open, the court (or the attorney general) can exert its influence on policymaking.

Even if some courageous politician musters the courage to advance a reform proposal, it will have no chance of passage. At the preliminary stage it will need to be vetted by the attorney general and edited by ministry lawyers; in the event it somehow makes it far enough to be challenged in court (as it surely will be), it will be “represented” by legal counsel under no obligation to defend it; it will then need to be upheld by a court not especially inclined to compromise its own power. Why should legislators bother in the first place?

In the end, the only real path toward reform lies through a change in Israel’s legal culture. The judicial-bureaucratic complex has invested decades in persuading the public that elected politicians are dangerous because they wish to advance the interests of their constituencies, while prosecutors, legal advisers, and judges are neutral, free of personal and institutional interests, and committed only to the cause of justice. (As Barak once put it, apparently without irony: The judge “does not seek power, nor does he crave to rule. He does not seek to impose his personal views on society. He wishes only to do justice.”)

Students in Israeli law schools learn that it is their sacred duty to rescue public policy from the clutches of democratically-elected officials who wish to “politicize” it. Consider, for example, a landmark 1994 decision (in the Bank Hamizrahi case) justifying judicial review of laws. First, Barak conjured the existence of what he called the “fundamental values of society”:

[W]hen judges interpret the constitution and invalidate contradictory laws they give expression to the fundamental values of society that have developed over time. . . . Judicial review of constitutionality enables a society to be true to itself and to honor its basic conceptions.

Elsewhere, Barak helpfully explained that the society to whose fundamental values he referred was not the entire society but rather only the “enlightened public.” And what were those “fundamental values”? Whatever the court said they were. In other words: the Law is us.

Generations of Israeli law students have been taught Barak’s doctrine as gospel. Restoring the pre-Barak juridical culture of realism and restraint will thus be a long process. Students will need to be reintroduced to now-heretical ideas regarding representative government and limited bureaucracy, presumably by studying non-Israeli scholarship on the topic. These ideas will need to filter down to the general public as well, so that the courage to advance reforms becomes—for a politician, a party, or a movement—an advantage rather than a liability.

Who is up to the challenge? That is the question of the hour.

https://mosaicmagazine.com/observation/uncategorized/2014/12/israels-imperious-judiciary/

What 5G is all about (English)

התשובה: האם אפשר להגיע מירושלים לת"א במגלשת מים? (Hebrew)

mp3

זה יכול להיות פתרון מצוין לפקקים, וגם הרבה יותר כיף. אז האם כדאי להשקיע את תקציב התחבורה במגלשת מים ענקית שתחבר את ירושלים ות"א? ואם לא שם, איפה כן כדאי?

https://www.ranlevi.com/2019/09/02/hatshova-ep22/