...В общем, я вам не скажу за всю Одессу, но я тогда на передовой не была, и журналистской тоже не была, и детей у меня не было, а была я переводчиком-фрилансером и жила в офигительном старом дюплексе на горе, с балкончиком, выходившим на залив. На том балкончике и застал меня первый обстрел Хайфы (за день или два до этого на Хайфу уже одна упала, но я в игноре). Сидим мы с моим тогда бойфрендом а ныне мужем на этом балкончике такие все в халатиках, попиваем свой утренний кофе и любуемся на залив, и тут где-то далеко внизу начинает бахать. Я такая капризно: "Сережааа, ну чего они в порту все время что-то взрываююют". Будущий муж смотрит на меня с безнадежным состраданием, явно мысленно перечеркивая все матримониальные позывы на мой счет, и начинает звонить. До меня доходит, и я тоже начинаю звонить. Убедившись, что все близкие целы, мы собираем мои манатки и переселяем меня от греха подальше к Сереже, у которого есть бомбоубежище и мозги.
Ниже есть продолжение.
В тот же вечер мы с Серегой пошли гулять на Кармель (мы там как раз жили). Идем по Таелет Луи, и ни души. Вообще. Только парочка геев целуется и у гостиниц стоит вереница телевизионных вэнов, в которых дрыхнут операторы. Погуляв, натыкаемся на один открытый паб, в Ган а-Эм. В пабе знакомимся с вдупель пьяными CNN-щиками, которые полночи кормят нас байками кажется про Афганистан.https://www.facebook.com/alla.gavrilov.1/posts/10210050882934514
Утром я звоню в общество глухих (родители были глухие) и требую пейджеры. Мне говорят куда прийти. Прихожу. Пейджеры выдает бледная и напуганная волонтерка, которая рассказывает мне, что приехала из Нетании, потому что наша социальная работница после первой ракеты сбежала, а в Хайфе еще никого не нашли. Почесав репу, я обещаю на следующий день ее сменить. На следующий день я застаю в клубе глухих, где происходит раздача пейджеров, Пнину. Пнина отвечает в хайфском муниципалитете за слепых и на мое красноречивое хихиканье намекает, что когда-то работала и с буйными. Я затыкаюсь и начинаю раздавать и отвечать на звонки. Работа, помимо телефона, у меня примерно такая: приходит человек, я ему выдаю пейджер и объясняю, как им пользоваться. Человек спрашивает: "А он точно работает?" Я отвечаю: "Щас узнаешь", и орет сирена. В большинстве случаев получатели удовлетворенно улыбаются, но почему-то не стремятся воспользоваться приобретенными знаниями, чтобы сделать ноги в убежище. Тогда Пнина применяет свой опыт работы с буйными. Через день этого цирка до меня доходит, что к нам не приходят и не звонят русскоязычные. Вообще. Я чешу многострадальную репу и звоню в главный филиал общества глухих, чтобы поинтересоваться, а донесли ли они этот восхитительный технический прогресс до русской улицы. На том конце провода говорят "ой". Я в бешенстве начинаю обзванивать известные мне русские радио-газеты, просить и орать. Газеты пишут, по рэке пускают джингл, и на следующее утро я вижу у дверей очередь, телефон разрывается, а Пнина смотрит на меня со смесью уважения и ехидства, потому что телефон разрывается теперь только по-русски.
Надо сказать, что в то время переводила я преимущественно для еса и хота, а а ля гер ком а ля гер - то есть, война войной, а сериалы сериалами. Фирма, с которой я работала больше всего, сидела на Голанах. Через них в основном перелетало, они принимали беженцев из Кирьят-Шмоны и Метулы, а сами усердно отвлекали народ телевизором, и работы во время войны у меня было еще больше, чем обычно. Поэтому, как правило, беготня в убежище у меня сопровождалась телефонными криками заказчика: "Мать, алле, какая сирена, у меня дедлайн, сдавай серию! Куда-куда бежишь? В миклат? Беги с лэптопом! Он красненький, заодно похвастаешься. Почему нахуй? Я не для себя стараюсь, твои соседи тоже небось "24" смотрят! Береги себя, целую, люблю, уебу если опоздаешь со сдачей".
Как правило, к пятнице нам вся эта беготня надоедала, и мы ехали отдохнуть к друзьям в центр. Ирка с Ленькой жили тогда в Кфар-Сабе, с дочкой. Ирка была месяце на восьмом, и в их квартирку переселилась из Хайфы родня - родители, сестра с ребенком, подруга сестры тоже с ребенком, и еще какие-то родственники. В выходные ко всей этой компании прибавлялись мы с моей мамой, остальные родственники и многочисленные северные друзья. Нам было весело. Ирка с Ленькой говорят, что им тоже. А я друзьям верю.
Гуляли на Кармеле мы почти каждый вечер. Все было закрыто только первые пару дней, а потом снова заработали пабы, и мы с нашей хайфской компанией очень весело проводили время. Пока однажды, выходя из машины, Сережа меня не потерял. Он рассказывает это обычно так: "Выхожу из машины, а Алки нет. И в машине нет, и рядом с машиной нет. Зову, не отзывается. Обхожу машину - лежит. Одна ножка туда, другая сюда, ручки заломаны, на глазах слезки". Короче, одну ногу я подвернула, вторую коленку разбила, третью руку тоже. Идти не могу. Наутро сделали снимок, перебинтовали, укололи и отправили домой. Притаскивает меня значит Серега домой и говорит: "Милая, ты отдыхай, скоро сирена будет и мы побежим". Сирена. Серега подставляет спину, я залезаю, и мы бежим. Я и трактор. То есть, Серега. Со второго этажа на минус второй. Прибегаем, естественно, последними, дверь ногой, забегаем, и нас встречает крик ужаса. Соседи решили, что это монтаж. После сирены я гордо заявляю, что наверх пойду сама, а дальше события развиваются как в компьютерной игре - если не прошел уровень до конца, начинай сначала.
Уже под конец войны мне звонит Миша Басин и говорит, что надо петь. То есть, не мне, а вообще. В районных убежищах, где в основном русские живут. Ну надо так надо. Приезжаем толпой в убежище. Толпа такая интеллигентная, вся такая утонченная толпа, Мирзаяна поет. А там в куче кони, люди. И вот один из коней ко мне подходит и вежливо так просит… "А ты Мурку, то есть изгиб гитары желтой, можешь?" Миша Басин может все, и под конец концерта мы срываем оглушительные овации.
Последнюю тревогу я вспоминаю с особенной нежностью. Сказали, что ночью перед перемирием будут пулять. Мы ночью в убежище обычно не бегали, но тут я сказала, что пойдем. И вот ночь, сирена, бегу в убежище и уже там протираю глаза и вижу рядом будущего мужа - с закрытыми глазами и с новой гитарой в обнимку.
Еще Пнина рассказала, что очень многие из сиделок, которые сидят со стариками, уехали, никого не предупредив. Ицик, фамилию которого я не помню и который в то время руководил соцотделом мэрии, сбился с ног, пытаясь обойти сотни стариков, умоляя волонтеров, разыскивая какие-то средства. Мне позвонила Ирка Бендитович и сказала, что на нее вышли какие-то богатые американцы, которые хотят передать кучу бабок, но не знают, куда. Я нашла Ицика, и он начал рассказывать, куда и на что надо. Я реву, Ирка ревет, а Ицик нас утешает.
Там еще много смешного было.
No comments:
Post a Comment